Юлиан, пока внимание всех было приковано к помосту, обернулся, чтобы рассмотреть королевскую семью. Однако там почти все были увлечены представлением. Один лишь король Морнелий, оплыв в кресле, сидел и презрительно усмехался, не имея возможности ничего увидеть. Рот его был перекошен, челюсть отвисла; и вампир с некоторой жалостью разглядел в полутьме его апатичное лицо, скрытое за белым платком.
Однако тут король, будто зрячий, вдруг опустил свой лик к разглядывающему его Юлиану, замер, а улыбка его ожесточилась. Тот вздрогнул, но мимолетному страху отвести взгляд не поддался, понимая, что Морнелий слеп. Так они будто и глядели друг на друга, пока король не уронил голову на чахлую грудь, видимо, в попытке заснуть.
«Ослепший, уставший правитель. До того уставший, что не желает обладать ни властью, ни женщинами», – подумал Юлиан.
А лицедей же, между тем, продолжал кричать:
«И воцарилась Эра Шествия!
Собрались под одним знаменем все:
Люди, вампиры, наги, оборотни, суккубы, вороны…
И все те потерянные дети,
Которые не получили благодати от своих Праотцов.
И был принят Морнелием Молиусом первый свод законов,
Призванный обрести долгожданный мир!
Родилась из пучин хаоса великая Элейгия!
И суждено ей было стать величайшей.
Величайшей из всех королевств Юга!
О Элейгия, славься, земля моя гагатовая!
Земля, мудростью Праотцов обласканная!
Земля, имеющая сильного правителя!
Оцелованного самим отцом нашим Прафиалом!
Да будет вечен род Молиусов!»
Из-под сцены раздалось хлопанье. Знать энергично подхватила его, и по театру разлились бурные овации.
– Слава королю! – закричал кто-то с трибун,
– Вечности роду Молиусов! – воскликнул кто-то другой.
– Слава!
– Слава королю!
Крики разлились волной по всему театру.
– Интересно, что они скажут после праздника, когда узнают о декруме на новый разорительный налог… – донеслись до ушей Юлиана острые слова Абесибо, которые он адресовал одному из своих сыновей.
Снова потекло рекой вино, разнеслись запахи винограда, сушеных фиников, сухой рыбы и трав, сдабривающих блюда. Где-то в беседках запели очаровательные суккубы и инкубы, ублажая господ до следующей постановки. Ненадолго рабы потерли на ступенях сильфовские фонари – и трибуны залило светом.
Справа от беседки советника отпускали острые шутки дети Абесибо, смеялась от них звонким, чистым смехом Марьи, жестко улыбался на них сам глава семейства, пребывая мыслями в каких-то мрачных чертогах. Слева развалился на кушетке Рассодель Асуло в окружении десятков отпрысков. Там были уже все поголовно пьяные, потому что еды на их столах не стояло – только рубиновое вино. То и дело оттуда доносился басовитый гогот.
Со спины до Юлиана донесся требовательный шепот королевы Наурики – она требовала от своей младшей дочери Али послушания, заставляя ее сидеть в креслице смирно. Однако кроха была упряма, как это обычно бывает у двухлетних непосед, все не желала слушаться ни нянь, ни матери и порывалась куда-нибудь убежать. Ее, соскакивающую, только и успевали ловить.
Сам же Илла, умостив больную спину на бархатные подушки, глядел на всех тучей, пока вокруг него разливалась радость.
– Сколько еще постановок будет? – спросил он.
– Две, хозяин, – ответил один из рабов.
На сцену снова вышел вещатель. На этот раз он был одет не в одежды древних, а в костюм элегиарца: шаровары, шаперон, жилетка. Одна лишь золотая маска осталась несменяемой.
Теперь в центре, вместо Элейской башни, стояли стол и стул, обложенные свитками. За столом сидел мудрец с белоснежной бородой до пояса и якобы что-то писал.
«Наши великие Праотцы!
Они ушли, оставив нам свое благословение в роду Молиусов!
И часть этого благословения явило себя миру!
Моэм!
Моэм аскет,
Моэм ученый
Он жил на берегу озера!
И в один из дней 1450 года
К нему постучали во время дождя!»
Из-под сцены загромыхало – это капли воды, поднятые магами в воздух, сорвались с подвешенных лоханей на пол, изображая сильный дождь. В комнату вошел лицедей в костюме, удивительно похожем на тот, который был на Юлиане в праздник Гаара. Символизируя свое божество, мужчина в маске вампира подошел к ученому Моэму.
Вещатель запел:
«И оказалось то дитя Гаара!
Явился он, сын долголетия,
И передал Моэму тайну, спрятанную в древних эпохах.
И записал мудрый Моэм утерянную речь наших Праотцов!
И сплел он первое заклинание!»
Моэм встал из-за стола. Он шепнул заклинание, и с его пальцев потек струей огонь, устремляясь ввысь к небу.
Так, в 1450 году тогда еще никому не известный травник Моэм открыл для всего южного мира магию, основанную на использовании человеком демонического языка Хор'Афа. Сейчас имя этого величайшего человека знало каждое дитя, а на месте его скромной хижины, укрытой соломой, выросла известнейшая своими выпускниками школа магии – Байва.
«И осветило наш мир пламя Прафиала!
И воздвигли на месте хижины Моэма академию магии, величайшей в мире.
Да будет славен род Прафиала,
Да будет вечен род Молиусов,
Несущих в себе зерно праотца нашего!
Слава Прафиалу!
Слава Молиусам!
Слава достопочтенному Науру!»
Овации. Абесибо Наур улыбнулся, видя, что к нему приковано внимание. Улыбнулась и его красавица-жена Марьи. Запели флейты, и по театру расползлась музыка. Моэм и Гаар покинули сцену под рукоплескание хлопальщиков.
Юлиан тоже похлопал, получив удовольствие. В прошлом году он остался в особняке, поэтому все для него здесь было дивным и новым. В свое время он посещал театр и в Ноэле, но театр там был сделан не с таким размахом: без магов, стоящих под сценой и насылающих когда надо туман, ветер, молнии и иллюзии, без таких роскошных костюмов.
