Ну а Момо на ватных ногах, гадая, связан ли этот стражник с демонологами, которые, со слов почтенного Юлиана, поставили ему метку, пошел дальше.
Тракт вел его вдоль лачуг, укрытых до крыши толстым слоем пыли. Гремя колесами, туда и обратно ехали крестьянские подводы. У сада, подле которого стояли прилавки с инжиром, грецкими орехами, зерном и персиками, Момо замедлил шаг. Он решил, что неплохо было бы поесть, и, поравнявшись с одним из прилавков, выхватил из корзины три плода инжира, пока торговец болтал с соседом. Кто-то закричал ему вслед. Но юноша уже исчез на проселочной дороге. Никто не будет гнаться за ним из-за трех фиговых плодов. Воруй понемногу – и проживешь долго!
Когда Момо уже доедал третий финик, который украл привычным и неосознанным для себя жестом, в голове у него вдруг вспыхнуло предупреждение почтенного Юлиана о воровстве. И он, подавившись, тут же выплюнул остатки фиги на землю. О боги, накажут ли его за украденный инжир? Некоторое время он еще с ужасом смотрел на пережеванные остатки фрукта в пыли с мыслью, уж не вернуть ли их на прилавок, пусть и в таком состоянии?
А потом ринулся прочь, оглядываясь и будто сбегая от наказания. Хотя он вскоре и подуспокоился, но все равно еще до самого вечера вздрагивал от любого шума в кустах, ожидая выпрыгивающих оттуда демонологов.
Так Момо и шел, взбивая старыми башмаками пыль и тревожно размышляя, чем грозит ему кража инжира, пока вдали за холмом наконец-то не заискрила великая река Химей, вскормившая своими водами все северные Элейские провинции. Текла она медленно, размеренно, и у ее берега россыпью лежали деревни с портами, склады и вдающиеся в реку причалы, на которых сидели рыбаки.
Момо стал спускаться по пригорку.
Солнце ярко лучило, отражаясь в реке. Над головой голубело небо. Было очень жарко, но иногда налетал по-осеннему свежий ветер и остужал разгоряченное тело.
От бедных домов, стоящих у воды, вереницей шли туда и обратно прачки, таща тяжелые комы одежды. Момо скользнул по их силуэтам в мокрых от работы платьев и сладострастно вздохнул, ибо у него наступила та пора, когда всякий признак женщины: обнаженные руки, голые ступни, улыбка, мягкий силуэт, – вызывали в нем непреодолимое желание коснуться ее.
Он остановился у оплетенной плющом лачуги. Отсюда открывался вид на луг и многочисленные причалы. Крыша у лачуги уже обвалилась, а стена опрокинулась, обнажая фундамент саманного дома. Замерев, Момо некоторое время предавался воспоминаниям: как водил козочек к реке; как варил под этой крышей на огне похлебку из того, что найдется; как играл с соседским парнишкой Кроули, прозванным за высокую копну волос Сойкой. Вспомнил, как дурачился, являясь Сойке то мальчиком, то девочкой, и пугая его.
Затем, чувствуя острую необходимость, он нырнул за стену. Там он сгреб зеленый холмик, густо поросший травой, и копал, копал, копал, впиваясь пальцами в землю, пока на свет не показалась маленькая деревянная лошадка. Покрутив ее в руках, Момо посмотрел на облупленные краски: желтые, коричневые, алые. Потрогал отломанную ножку.
– А не утонул бы… – буркнул Момо задумчиво. – Что тогда? До чего же глупый Ягусь… Мне из-за тебя демонологи покоя не дают!
И он теперь начал закапывать лошадку, пока, наконец, холм снова не вырос до нужной высоты. После сделанного юноша побрел по улочке. Прошел стайку кудахчащих кур, потом пару покосившихся лачуг, не пригожих даже для свинарника. Деревня опустела. Времена нынче темные пошли, опасные, и люди порой пропадали целыми семьями.
На самом краю деревни, под рожковым деревом, уже сбросившим свои коричневые стручки, стояла хибара. Момо опасливо оглянулся и принялся ждать. Ждал долго. Успел и отпинать пни, и побить палкой упругие ветви самшита, и прицельно поплевать в точку, и полюбоваться стайкой прачек у воды, чувствуя от этого все нарастающее томление в теле.
Наконец, когда солнце обошло небо, он увидел длинного неуклюжего паренька. Тот, насвистывая мелодию, подошел к дому, около которого стоял мимик.
– Сойка! – позвал Момо.
Сойка вгляделся в незнакомца, напрягся, готовый дать деру, ибо он поначалу решил, что это к нему заявились от шайки Южных ворот, которой он задолжал. Так он и стоял, вытянутый стрелой и отставивший уже в сторону ногу, пока Момо не повторил.
– Кроулий, да это же я. – И он добавил шепотом: – Момо.
– Аааа…
И, облегченно выдохнув, Сойка пожал руку мальчишке, с которым по детству сбился в банду.
– Давно тебя не было. Я уж думал, помер. Вон, у Овощного дневного рынка давеча трупоеды несколько семей сожрали. – И Сойка важно вскинул брови, намекая, что все новости Элегиара ему подвластны.
– Это не у нас, а на Баришх-колодцах. Я насчет другого. Ты говорил, что магию знаешь. Помнишь?
– А что? И почему ты шепотом говоришь? – и Сойка снова напрягся.
– Надо так! Так ты клеймами ведаешь?
– Рабскими?
– Да.
– Ах, это. Ну типа ведаю… – Сойка успокоился и вздернул нос. – Да я в клеймении все знаю, все умею. Старик Арбаль меня всему научил, а он был помощником самого архимага! Клеймение первого порядка, второго… Красноколевое клеймение. А еще завистливые следы на лице, приносящие удачу метки и многое другое… Я – знаток в этом, имею первый чин клеймовщика! А чего тебе?
Лицо Момо тут же засияло из-за надежды, родившейся в его душе, и он потянул Сойку за рукав, чтобы отвести с улочки. Когда они скрылись за кустами самшита, он показал на себя.
– Посмотри-ка, стоит ли на мне метка?
Сойка сразу же уставился на лицо Момо, на его нос картошкой, но, ничего не увидев, непонимающе развел руками и тут же выпалил.
– Метка? Нет. На щеке ж пусто.
– Так не на щеку же поставили. Я везде оглядел, но не нашел.
Почесав высокую каштановую шевелюру, которая напоминала хохолок птицы, Сойка протянул:
– Ну, так это… Раздевайся. Только это, настоящим обратись. Авось там спрятана…
И он, напуская важный вид, оглядел неказистого мальчонку с ног до головы, даже поковырялся по-деловому в его немытых каштановых космах, что завивались барашками. Пока было светло, они рассмотрели ступни, растянули пальцы, выскоблив между ними грязь, – вдруг метка там спрятана. Уши, и так оттопыренные, оттопырили еще больше. Даже в рот заглянули под язык. И Сойка, пока Момо жалостливо рассказывал ему про этого кровососа, который чуть было не убил его, хмыкал, но ничего так и не нашел.
– Слушай. Ну нет ничего. Когда клеймовщики тычут разными клеймами, они ж обязательно остаются на теле. У людей – типа круг. У кровососов – треугольник. У оборотней – палка, у змеев – молния, у дэвов – две палки. Иначе никак!
Сойка не знал, что заклинание пропечатывания было единым для всех рас, а вот разные символы были лишь оговоренным правилом и получались уже в конце, когда маг пальцем заканчивал захват души и прижигал ее к щеке, выводя нужный знак.
