– В этот раз симпатичная, – улыбнулся тот, понимая, куда ведет мимик. – Но мы о чем с тобой договаривались? Или твое слово не стоит и бронзовичка?
– Стоит!
Конечно же, Юлиан понимал, что у него не выйдет навсегда запретить мимику менять облик, как нельзя и запретить орлу летать. Поэтому хоть он и закрывал глаза на мелкие похождения Момони, но нынешняя ситуация требовала полного отказа от его облика.
– То-то же. Так внемли мне, – сурово заявил он. – Я тебе строжайше наказываю: в ближайшее время ни в коем случае не используй мой облик! Это небезопасно в первую очередь для тебя.
– Почему? – удивился Момо, а потом одернул себя. – Я и так не использую, почтенный… Ну только ради Барбаи это все было затеяно. Но какие ножки у нее. Какие губки. Как алая розочка! – и пылкие его речи потухли под гневным взглядом. – Но больше ни-ни! Я вас понял…
Юлиан нахмурился. Он не стал рассказывать, что пять дней назад в Золотом городе повесили последних членов «Змеиного хвоста», казнь которых оттягивалась из-за их родовитости. Прошел почти год с тех пор, как их схватили. И все это время советник то кнутом, то пряником подготавливал королевство к тому, что многие его знатные семьи лишатся своих кормильцев и наследников.
И вот пять дней назад Илла Ралмантон, в своей не по погоде громоздкой мантии, сидел перед помостом у Висельного древа. Небо голубело над местом казни. Теплый ветерок трепал космы слепых, оскопленных или лишившихся конечностей узников, которые стояли плечом к плечу перед петлями. А Илла весело отстукивал тростью каждый хруст позвонков изменников от петли. Один повешенный – стук палкой, из-под второго выбили опору – еще стук…
На советника тогда устремились все проклятья мира сего, как на того, кто был, по мнению знати, голодным и злым псом, сторожащим у трона своего слепого хозяина. «Обезумевший старик. Даже смерть чурается брать этого урода к себе!» – переговаривались в толпе.
Первым знамением объявленной Илле войны стала смерть его майордома. Тот отправился в Мастеровой город, чтобы лично проконтролировать привоз дорогих тканей. Фаулирона нашли в проулке за ящиками с овощами, задушенным шелковым шнуром, который окунули в дерьмо. Вторым стал писарь Иллы – он погиб от удара ножом под ребро у лавки перьев.
Илла, безразличный к бедам прислуги, тогда не на шутку заволновался об Юлиане, потому что взгляды всех придворных сместились с советника, к которому нельзя было подобраться из-за охраны, на его веномансера, лишенного ее. «Не смей убегать от стражи, – скрипел старик зубами. – А коль ты решишь, что ты самый умный, то я посажу тебя в барак для дворовых и дам в руки метлу. Для твоей же безопасности, пустоголовый храбрец!»
Илла запретил делать и шагу от охраны, а саму охрану усилил. Впрочем, Юлиан снова ловко ускользнул от сопровождающих бегством через дворы, уверенный, что сможет себя защитить. А сможет ли это сделать Момо?
– Причина для тебя не важна, – ответил задумчиво Юлиан. – Но ты меня понял? Это вопрос жизни и смерти, Момо.
– Понял-понял.
– Как твои заказы, кстати? Нарабатываешь себе клиентов?
– Ну, да…
– А почему твое «да» такое неуверенное?
– А им все не так! – насупился Момо. – То шов скачет, то один рукав якобы короче другого. Да разве ж виноват я, почтенный Юлиан, что все они такие кривые, и руки у них разной длины?
– Ну-ка, посмотрим.
Юлиан подошел к красной, длинной рубахе на столе, взял ее в руки, растянул и поглядел, как она была неаккуратно перекошена в плечах. К тому же пуговицы пришиты на разном отдалении друг от друга. И манжета, еще не ношенная, начала отрываться, уж так небрежно прошлись по ней иглой.
– Хм, а тут ты, Момоня, уже, как я вижу, подстроился под какого-то косого в плечах мужика? Ай да молодец, растешь в мастерстве…
Впрочем, прозвучало это с явной ноткой издевательства, и Момо, который понял, что его упрекнули в неумении, встал рядом и тоже принялся рассматривать рубаху.
– Да ровные плечи, ровные! – с горящими ушами сказал он. – Вы, почтенный, просто не разбираетесь в портновском деле.
– Отчего же? Был у меня один знакомый портной.
– Но это же он портной, а не вы!
– Да, но я много дел имел с ним. Поначалу он, кстати, тоже был крайне небрежен: и в жизни, и в ремесле своем. Но, знаешь… Взялся он за ум в одно время, ведь был он мальчиком не глупым. И перекошенные его плечи у нарядов сравнялись, а шов стал строен, как юная девица.
И Юлиан с улыбкой посмотрел вниз, на лохматые космы юноши.
– Ну и что же он? – вскинул взгляд Момо.
– Открыл свою портновскую мастерскую, известную на весь… Кхм… Ноэль. Оно-то, знаешь, хорошие швецы всегда живут в тени, обшивая господ, и никто к ним не имеет интереса. И ни у одного мага даже в голове мысль не задержится, что добропорядочный портной, известный своей выверенной рукой и вкусом, может быть кем-то иным…
– Пффф…
Момо задумался, но впрочем, ненадолго, ибо мысль, которую пытался вложить в его полупустую голову Юлиан, тут же выпорхнула из нее и унеслась к тем щеглам на крыше. Все-таки пришла весна, и юношу сейчас заботила больше всего на свете Барбая и ее округлые прелести.
Понимая, что слова его так и остались висеть в воздухе, Юлиан вздохнул и быстрым шагом направился к двери.
– Ладно, работай, Момо. Отрабатывай свой долг передо мной. Кстати, насчет долга. Твоя невеста, – и он вымученно улыбнулся, вспомнив негодование отца беременной девушки. – Она родила дочь, обычную девочку. Ты в курсе? Знала бы она, что родила от мальчишки.
– Я не мальчик, а мужчина! – вспыхнул юноша.
– Что же ты, мужчина, не проведал ее, пусть даже и под чужим обликом? Забыл, бросил, Момо, воспользовавшись девушкой и состоянием ее отца.
– А они сами тогда предложили, почтенный!
– Не обманывай. Ладно, мне пора, и не забывай про то, что я тебе сказал. И убери бардак в комнате. Здесь невозможно находиться.
Момо, натянуто улыбнувшись, проводил Юлиана до выхода, откланялся и с облегчением хлопнул дверью. «Слава богам, этот упырь, видимо, куда-то спешил», – подумал он.
Затем бросил взгляд на выходной костюм, который приготовил еще днем. Ах, Барбая – эта чаровница с глазками цвета золота и милыми кудряшками, которые он так любил перебирать. А ведь они сговорились встретиться сегодня днем у дома торговца цветами, когда солнце будет высоко в небе. И встретиться в облике Юлиана, потому что в тот ясный день, когда она стирала на деревянном мостке у речки белье, он застеснялся подойти в своем облике, боясь отказа.
А раз Юлиан видел ее, значит, она уже ждет. Ждет обещанного подарка.
Помявшись, юноша достал из сундука холщовый мешочек. И вытащил оттуда неказистое колечко. Барбаюшка хоть и была прачкой, чьи руки загрубели от тяжкого труда, но украшения она любила.
