Филипп задумался. Войско императора вперед себя вышлет разведку, которая будет прочесывать весь лес по мере продвижения. Шанс, что засада местных увенчается успехом и глеофян застанут врасплох, был мал. Но он был. И за него следовало ухватиться.
– Ты отдал распоряжения Картешу?
– Он ждет за чертой лагеря, не приближаясь к императорскому шатру, – кивнул преданно рыцарь и склонил лысую голову.
– Хорошо. Тебя это тоже касается, Рэй, – приказал Филипп. – Уходи в ночи. Передашь мои распоряжения в замке Базилу. Покидай лагерь через восточную сторону, держась как можно дальше от местопребывания императора. Не говори с Лукой касаемо засады, потому что завтра он будет идти в авангарде марша.
Сэр Рэй посмотрел на Филиппа с тревогой преданного, старого пса, который чует у хозяина неприятности. Приняв из рук графа два пропечатанных печаткой свитка, рыцарь заботливо спрятал их под плащ, и неуверенно спросил:
– Господин, я слышал, будто император – это воплощение самого Граго. Так ли это?
– Сказки про богов, которым поклоняется люд, – это всего лишь сказки, а мы имеем дело с чем-то иным и более древним, тянущимся сквозь время…
– Неужто бабайки? – искренне удивился старик.
Филипп вымученно улыбнулся. Годы притупили ум Рэя Мальгерба.
– Считай, что бабайка. Поезжай, путь долгий.
Но рыцарь продолжал топтаться и чесать лысину. Что-то он хотел сказать, но, видимо, боялся.
– Рэй, – Филипп обернулся из-за стола. – Стоянием на месте делу не помочь.
– Извините, господин. Я… Я хочу пожелать вам удачи. И сил.
– Поторопись!
И старый рыцарь покинул палатку, закутанный в невзрачный плащ обычного гвардейца. Громыхая доспехами, он прошел мимо любопытного пажа Жака, вполз на своего рыжего мерина и вместе с Картешем и сопровождением покинул лагерь. Впрочем, сердцем он еще был там, в палатке у графа, ибо старость сделала сэра Рэя излишне сострадательным.
Не нравилось ему, что происходило с его лордом в последнее время. Сначала граф Тастемара вернулся из Офурта раньше положенного. Все шептались, что поругался с дочерью. Затем приказал доложить о ситуации в Стоохсе. Выслал еще соглядатаев. Допрашивал каждого проезжающего купца о действиях императора, пока, наконец, не узнал, что тот еще не достиг Донта.
Тогда же он сорвался на дальний север. Бросил все: весенний смотр набора регулярной армии, объезд полей, рудников, посещение кобыльих конюшен, где у лошадей начался сезон охоты. На столе у графа скопилась гора необработанных писем, за которые пришлось взяться Базилу. Никто и никогда не видел Филиппа фон де Тастемара, как обычно выверенного, таким смятенным. Что-то назревало.
* * *
Спустя пять дней.
Лесной тракт пролегал между вековых елей, смыкающихся кронами под небом. Дорога была шириной в пять васо. Войску на марше пришлось растянуться узким фронтом. То и дело останавливались – обозы вязли в грязи, нужно было вытащить их, чтобы продолжить путь.
Филипп ехал на высоком вороном мерине чуть поодаль от императора. Тот хохотал, слушая рассказы молодых прихлебателей, которые тянулись за войском праздничной гирляндой, желая хлеба и зрелищ. Франты в шляпах с пышными перьями (якобы руха, феникса или даже дракона) ехали сзади и спереди Кристиана, составляя своего рода шутовскую охрану. Они без устали галдели.
Оглянувшись, граф смерил растянувшуюся вереницу внимательным взглядом. Затем повернулся к лесу, прикрыл глаза и вслушался. Слушал долго. Отделял, как зерна от плевел, шум конницы, топот пехоты по грязи, говор войсковой обслуги, скрип телег и лай собак от звуков леса. Пока, наконец, в глазах его не вспыхнула искра решимости. Положив одну руку на бедро, за которым к седлу были приторочены меч и щит, а другой держась за поводья, Филипп, покачиваясь, направил коня в сторону императора.
Конь его, будто неф среди весельных лодок, раздвигал невысоких глеофских лошадок. Кристиан увидел приближающегося графа и вернул одному из сопровождающих его золоченую флягу с вином.
– Ба, Белый Ворон! – воскликнул весело мальчик, и в глазах его заплясали смешинки.
– Ваше величество, – склонил голову Филипп.
– Я рад, что ты решил присоединиться к нашему веселью!
Щеголи с дворца радостно закивали, и перья на их широких глеофских шляпах закачались вверх-вниз. Один из щеголей, юноша по имени Тимьян, еще стройный в силу лет, но уже с намечающимся брюшком от сытой жизни, поддакнул:
– Да-да. Мы веселим его величество славными прибаутками здешних деревень. Послушайте, оцените!
И в подтверждение второй франт, с окрашенным красным пером в шляпе, запел местную песню:
Идет домой однажды муж с женой.
«Какая красота стоит. Луг словно выбрит», – говорит.
«Нет, скошен», – жена ему перечит.
«Как выбритый глядит!» – противоречит.
«Да нет же, скошен!» – жена назло твердит.
Муж драться норовит.
Давай жена его бранить.
«Ты – гнида!»
И мужа вдруг взяла такая ли обида,
И бил ее до тех он пор,
Пока не прекратила разговор.
А ногтем все же давит что-то.
И доказать свое охота!
Домой идти через реку.
Две жердочки лежат на берегу.
Их муж на дальний берег перебросил.
Прошел по ним и просит:
«Иди с шестом по двум».
Взбрело жене на ум.
Все ж по одной она идет.
Вот-вот уж упадет!
Бух в воду! Утонула!
«Ну, дура!» —
Муж бросился спасать.
Везде ее искать.
«Зачем ты ищешь по теченью выше?
Ее ж снесло, конечно, ниже», —
Подметил видевший сосед.
«Да нет!
Она противная была,
Наверно, кверху уплыла!»
Иных упрямство так доводит до курьеза,
Сидит в них, как заноза.
Где надо б сразу согласиться.
Они же до смерти готовы биться!
Все, кроме Филиппа, захохотали. Смеялся и Кристиан, поглядывая на графа с ухмылкой. Когда смех стих, глеофские щеголи завели речь о демонах Стоохса. Ведь именно здесь, у этих вековых елей, две тысячи лет назад и произошло по легендам то самое Слияние. Глеофяне, видевшие вживую только гарпий и чертят, теперь оглядывались и искали в каждом кустике-травинке легендарных чудовищ, коими был знаменит Дальний Север. Но, к их глубочайшему сожалению, никого не находили.
