– Кстати, меня зовут Момо!
– Ну и что с того?
– Так ты не забывала о своем любимом Гале?
– Почему я должна забыть о нем? – спесиво ответила Барбая.
Пара слилась с толпой, которая рекой потекла в сторону Западной площади. Солнце уже высоко встало над Элегиаром. В улочках колыхалось удушливое тепло – начиналось лето. Ярко пестрели красные бугенвиллии на магазинчиках. Где-то впереди мелькал белый чепец тетушки Карцеллии. Она проталкивала своим пышным бюстом толпу.
– Барбаюшка, дядька мой может надолго исчезнуть, – начал снова Момо. – Он порой так и исчезает, на недели или месяца. А вот без него ты как вернешься домой?
– Не твое дело.
– А кто тебя проведет до Фортьевых прачечных? Или брат твой смог устроиться здесь в кузнечный цех на Кожевенной улочке?
– Я сама дойду!
– Опасно же.
– Не твое это коровье дело. А откуда про брата моего знаешь?
– Дядька рассказывал, – улыбнулся юноша. – Но я это к чему… Время темное сейчас, Барбаюшка. А ночью упыри только и успевают с тракта народ тянуть. Куда же тебе одной? Скушают. Давай я тебя проведу домой!
– Вот еще, фи, – с раздражением отозвалась прачка.
И Барбая нахмурилась, раздумывая, как бы избавиться от этого прыщавого, наглого мальчишки. Один его вид внушал ей презрение. В это же время Момо глядел на нее с немым восхищением, чувствуя, как счастье наполняет его только от того, что она рядом.
– А дядька твой ничего мне не оставлял? – спросила через время Барбая. – Колечка там какого-нибудь, гребешка аль заколочки?
Момо с грустью вспомнил утерянное колечко, которое, вероятно, выскользнуло из его рук в тот день, когда напали убийцы. И качнул головой, сказав пристыженно:
– Не оставлял, Барбаюшка…
Наконец, показалась площадь. Она уже заполнилась людьми и нелюдями. Толпа в ожидании смотрела на пока еще пустой помост, над которым тихо покачивались петли виселицы. На другом помосте, окруженном волшебным щитом, уже восседали роскошно одетые консулы, многие из которых были в масках.
Момо, зажав бок, почувствовал, как тупая боль растеклась вглубь, и попробовал приподняться на цыпочки, чтобы разглядеть правителей. Все-таки нечасто увидишь такое, ибо торжественными казнями люд не баловали. Обычно аристократы вешали своих же в господском районе. Здесь на площади они появлялись изредка – только по великими праздникам и событиям. Видимо, сейчас было одно из них.
Любопытный юноша стал разглядывать сначала короля Морнелия Слепого, лик которого укрывал платок, и его отпрысков, сидящих тут же. Затем остановил свой взор на величественной королеве Наурике Идеоранской, которая утопала в пышных одеждах, обнажающих только ее круглое белое лицо. В народе говорили, что она прекрасна, как лебедь, даже несмотря на свои сорок лет! Однако Момо, привыкший к особам его возраста, счел, что королева не стоит отпущенных в ее сторону хвалебных отзывов. Ему она показалась безвозвратно старой, как кажется старой, дряхлой и готовой к прыжку в могилу всякая женщина старше тридцати лет, когда предстает перед юношей.
Оторвавшись от благочестивого облика королевы, Момо стал смотреть на важных консулов в креслах.
Вот с краю сидел нахохлистый ворон в мантии – Кра Черноокий, радетель над казной и сводом законов. Лоб и клюв его украшала золотая сеточка. Рядом с ним Момо увидел консула в черной маске в виде коры платана. Изящные его руки укрывали символы веномансеров, и юноша догадался, что это – королевский веномансер Дайрик Обарай.
Справа в воздушных, будто пышное облако, одеждах разлегся в кресле человек в маске старика. Его окружали маги. Значит, архимаг, с придыханием решил Момо, который чувствовал страх перед демонологами. Великий Абесибо Наур, Ловец демонов! И Момо на всякий случай отвел от него свой взор, боясь, что могущественный владыка над магией вдруг выделит его среди толпы.
Сбоку от архимага восседала высокая, крепкая фигура ладно скроенного мужчины в доспехах. Лицо военачальника Рассоделя Асуло укрывала маска волка, ибо он был оборотнем.
И тут Момо пошатнулся. Пошатнулся он от того, что увидел Юлиана. Тот находился прямо за советником, и рука его по-свойски покоилась на спинке его кресла. Советник что-то говорил ему, ибо его взор был обращен назад и губы шевелились, а Юлиан, склонившись, кивал и соглашался.
Сегодня вампир был одет куда богаче обычного. В добротных шароварах, с обшитой древесными орнаментами пелериной, с шапероном с длинным отрезом, обвившимся вокруг шеи шарфом – он стоял без страха среди грозных фигур на помосте и после беседы с жутким советником стал переговариваться с каким-то важным пузатым магом, стоящим чуть поодаль.
Но Момо испугало даже не то, что слуга Иллы Ралмантона оказался не просто его слугой, а приближенным. Нет, он в ужасе смотрел прежде всего на Барбаю. Уж не заметила ли она, что ее возлюбленный стоит на площади?
Однако тут гулко запели трубы. Под одобряющий глас толпы с севера по широкой мостовой подъехала подвода. Из нее стражники вытолкали копьями трех нагов: двух молодых и одного старого. Тела их были жутко изуродованы, а у Шания Шхога так и вовсе отсутствовал один глаз после «не очень деликатных допросов» советника. Следом за нагами из повозки достали уже почти сгнившее тело, в котором нельзя было даже опознать: мужчина это или женщина. Тело водрузил на спину смуглый раб и потащил его к виселице, хотя трупу эта виселица уже ничем более страшным, чем то, что с ним уже произошло, не грозила.
Облаченные лишь в рубахи наги с понурым видом поползли по лестнице к виселице с завязанными за спиной руками. Сломленные, униженные и покалеченные.
Стража подталкивала их к помосту, в то время как консулы переговаривались между собой. Архимаг напряженно смотрел на истлевший труп, на шею которого демонстративно стали накидывать петлю, придерживая.
Момо не сводил взора с прачки, но она еще не заметила Юлиана. Надо срочно что-то делать. Иначе все пропало!
– Барбаюшка, – дернул ее за рукав юноша. – Пойдем отсюда!
– Совсем глупый, что ли?
– Ну пошли.
– Я только пришла!
– Там Галь вот-вот вернется, как чувствую. Барбаюшка!
На помост к трем согнувшим спины нагам и одному мертвецу вышел вестник. Он откинул красивым жестом черный плащ с золотым древесным рисунком, развернул свиток, и звонкий голос наполнил площадь, забитую простонародьем. Барбая отмахнулась от юноши, как от назойливой мухи.
– Жители Элегиара! Перед вами – четыре изменника, посягнувших на святость жизни короля и его семьи, что есть посягательство на самого Прафиала! Изменники эти: Шаний Шхог, двое его сыновей, Хадриан Шхог и Фэш Шхог, а также Мартиан Безымянный. Изменники приговариваются к публичной казни через повешение. Есть ли, что сказать вам, дети Праотцов? Или, быть может, вы желаете помолиться отцу вашему?
