Дигоро не терпелось остаться одному и, хоть когда-то, отдохнуть в объятиях тишины, ведь он был нелюдим. И живи он на диком севере, а не юге, то был бы Дигоро одним из тех вампиров, которые путешествуют между деревнями и без зазрения совести убивают женщин и детей, избегая мужчин. А между кормежкой живут в пещерах, терпя неудобства, лишь бы не терпеть под боком человека.
Однако Юлиан вместо того, чтобы уйти, вдруг обратился к готовому насладиться тишиной вампиру:
– Дигоро, одевайся!
– Это еще зачем?
– Проследишь, чтобы Габелий сегодня остался ночевать здесь, а не ринулся к семье в Мастеровой город. Не зря он кошель взял с собой.
– Я что, похож на няньку? – огрызнулся Дигоро и сморщил нос, походя так на крысу. – Тем более хозяин разрешил мне остаться и не сопровождать носилки!
– Сейчас опасное время. И пока я выполняю твои обязанности, Дигоро, и слежу, чтобы советника не отравили, ты, будь добр, последи за нашим наивным приятелем. Сегодня посыльный из Мастерового города принес Габелию весть, что жена его порезала давеча палец и срочно зовет его домой для исцеления. Стоит ли из-за такой мелочи терять друга и обретать нового соседа, который может оказаться тебе не по нраву?
И Юлиан покинул комнату, оставив веномансера в размышлениях.
Впрочем, тот, недолго поворчав, все-таки соизволил встать, неохотно оделся и последовал за свитой советника. Юлиан уже знал слабости своих соседей по комнате. И знал, что Габелий был для Дигоро единственным другом. Единственным, кого Дигоро боялся потерять, хотя никогда бы и не признался в этом.
* * *
Закатное солнце ласкало плотные ткани паланкина, а стоящие вдоль улиц платаны шелестели огненно-рыжей листвой. Скоро должна была случиться ночь, но пока господа в носилках обозревали закат над Золотым Городом со своих подушек.
Юлиан размышлял.
У него все складывалось как нельзя лучше. Он стал близким поверенным советника, участвующим в его делах. Пока он мог не опасаться своего раскрытия, потому что чувствовал, что преодолел неверие Иллы. Что касается архивного ворона Кролдуса, то тот на днях известил о готовности встретиться ближе к празднику Гаара. Значит, что-то обнаружилось.
Но если дела у Юлиана шли хорошо и его деятельность оставалась незримой, то над дворцом сгущались тучи. Началась череда событий. Неопытному царедворцу эти события могли показаться победой королевской фракции, однако и Илла Ралмантон, и даже Юлиан чувствовали, что над Элейгией реет дух мятежа.
Во-первых, союз «Змеиного хвоста» распался. Каждый стал сам по себе. Никто никому больше не доверял. Все боялись соглядатаев, чья невидимая рука добывала сведения для Иллы Ралмантона. Поэтому гнев в сторону короля Морнелия Слепого свелся к роптанью в кругу семьи и преданных друзей. Казалось, с заговорами покончено! Однако не бывает дыма без огня, и коль уже не было большого круга заговорщиков, это значило ровным счетом одно – заговор ушел вглубь, стал малочисленнее, но крепче и незримее.
Во-вторых, через полгода, весной 2155 года, закончится срок взноса военного налога в казну. Для кого-то он стал непосильной ношей. Даже крупные банкиры не могли выдать столько займов, чтобы покрыть долги всей верхушки власти. Какие-то семьи потеряли земли – их прибрала к рукам корона в счет долга, а кто-то из-за опалы потерял мужей, братьев, сыновей.
Да, казна пополнялась, а королевство готовилось к грядущей войне. Однако не бывает такого, чтобы знать забыла ее притеснения. Когда настолько попираются права знати, пусть даже и для блага всего королевства, то восстание становится лишь вопросом времени.
– Достопочтенный Ралмантон.
– Что? – старик поднял голову.
– Как королевская семья объяснила свое решение провести помолвку с гостями, а не тайно?
– Престиж, – ответил хмуро Илла. – И мастрийские обычаи. У них кугья, это церемония знакомств и клятв, по важности выступает наравне со свадьбой.
– И их визирь согласился так рискнуть? – удивился Юлиан.
– Да. Проще выгрести лопатой пустыню, чем заставить мастрийцев отказаться от их обычаев. «Чем больше свидетелей кугьи соберется, тем больше глаз Фойреса узрят сию клятву», – процитировал Илла одного мастрийского пророка. А затем горько усмехнулся, ибо именно на его плечи и плечи Рассоделя Асуло легла подготовка сего мероприятия.
Юлиан нахмурился. Не нравилась ему эта ситуация с кугьей. И дело было даже не в том, что в той толпе, которая сейчас лилась рекой из золота ко дворцу, можно легко пронести кинжал или магический артефакт. А в том, что Абесибо Наура недавно освободили из-под стражи за неимением доказательств. Архимаг, отказавшись от своего сына, принес королю клятву в чистоте своих помыслов. Ему была возвращена вся полнота власти.
Будто вторя мыслям, Илла Ралмантон оперся подбородком о трость и произнес.
– Я дал указания посадить тебя рядом со мной. Какая твоя задача, знаешь сам.
– Знаю. Я уберегу вас от яда. Но не смогу уберечь от магического вмешательства. Может, стоит взять с собой Габелия, достопочтенный, чтобы не надеяться на королевских чародеев? – И Юлиан тихо добавил: – Вы будете сидеть рядом с тем, кто участвовал в сговоре против короля. С тем, от кого не спасет ваша гроздь талисманов на шее.
Илла Ралмантон неосознанно потянулся к висящим под его рубахой талисманам, каждый из которых готов был выдержать удар магией. Однако действительно, для Абесибо Наура, возжелай тот убить своего противника, эта гроздь талисманов помехой бы не стала.
Подумав, старик качнул головой:
– Дворец – это гадюшник, Юлиан. Мы распутали и повесили один клубок, потому что с Шанием Шхогом все было очевидно; для нагов восхождение их бога Шине – это благое знамение. Но есть и другие, действующие из иных соображений. И их соображения – это прежде всего выгода! Высшим чиновникам невыгодно терять свои земли, власть и уважение из-за уже призрачной надежды на перемены после того, как почтенный Фитиль решил отойти к Праотцам.
И хотя последние слова были сказаны якобы с сочувствием, однако Юлиан этому сочувствию не поверил. В нем зрела уверенность, что почтенный Фитиль решил отойти к Праотцами не иначе как стараниями советника.
– Их могут подкупить… – заметил он.
– Могут. Однако позавчера Абесибо выдал свою единственную дочь за очень богатого банкира-элегиарца, чтобы решить проблему с военным налогом. А два его сына уже женаты на дочерях высших чародеев из Коллегии, тоже элегиарцев. Он повязан с Элейгией.
Юлиан снова не верил. Ему казалось, что Абесибо был слишком честолюбив, чтобы забыть произошедшие с его семьей события.
– Месть… Порой зов мести может заглушить зов выгоды…
– Месть – удел черни, – жестко отозвался Илла. – А удел аристократии – это расчет. Будь умнее и не думай, что вся причина твоих и наших бедствий кроется в одном Абесибо, который нынче заложник договоренностей с элегиарцами.
