– Какова точная сумма?
– Не ведаю… Говорю же, привезли тайно к дому господина Хиамского. Но он перед этим заставил меня заняться его счетами, и я связался с его личным слугой Бадномером, а тот все о привозе золота и рассказал. И даже имя гостя назвал. Вот имя я-то и вспомнил – им тот поверенный ранее представлялся. В журналы доход никуда не вносили, и больше упоминаний о золоте не было, по крайней мере в формате поступления от Цветочного дома. Но буквально через пару месяцев хозяин открыл подразделение в Глеофии. А еще отослал Барьена – это другой поверенный – на юг. А это, как вы понимаете, стоит очень больших денег, господин.
– Ярвен открывает подразделения на юге?
– Пытается, да. Однако тамошние банкиры не очень приветливы к нам, северянам. А еще корона Элейгии облагает нас дополнительными пошлинами. Но там назревает война. А где война, там займы, и Ярвен полагает, что сможет отыграться на процентах.
– Почему он не дает займы Глеофу? Глеоф тоже воюет.
– Ах, война Глеофа проводится, насколько я знаю, за счет Цветочного банка. По крайней мере между нами, банкирами, идут такие слухи.
– Так это слухи или точная информация? Говорите прямо, в денежных делах слухов не бывает.
– Это точная информация. Да… Ноэль помогает нашему императору Кристиану в войне со Стоохсом, оплачивая наемников, оружие, коней, фураж, провиант. Поверенные Ноэля обосновались в Мечном замке и потеснили других банкиров, то бишь в Глеофе денежная целина ими уже вспахана. По этой причине Ярвен и пошел на Юг, думая, что там будет свободнее. Но вот что я вам скажу, господин… Там, на юге, Ярвену тоже будет нелегко, ибо рука Цветочного дома теперь простирается и туда.
– Так Цветочный дом оплачивает войны и на юге? – удивился граф.
– Войны там еще нет, но обязательно будет. Элейгия точит ножи, а ножи, как известно, стоят золота. Барьен докладывал мне в письмах, будто бы случайно встречался в Элегиаре с представителями Цветочного дома. Не просто так им там быть, знаете ли. Они, как лисы, рыщут в поисках кроликов… Будьте уверены, Ноэль платит за войну и на юге, и на севере! Им это по карману.
Листонас, видя, что незнакомец, который так и не назвал своего имени, одобрительно умолк, решил, что золото почти в кармане. И, как человек самолюбивый, считающий, что безупречно разбирается в своем ремесле, он позволил себе вывалить на щедрого просителя все, что знал. Листонас рассказал обо всех значимых операциях своего господина, рассказал о быте Ярвена Хиамского и том, как выстроена структура его банковского дела. Он говорил и говорил, а гость молча слушал, пока не воцарилась тишина. Чуть погодя доверенный Ярвена, вцепившись взглядом в кошель с золотом, осторожно спросил.
– Вас еще что-то интересует, уважаемый? Я к вашим услугам.
– Да. Встречался ли твой господин с кем-нибудь из подобных ему?
– Ах, это… Вы про особенность моего господина?
– Да.
– Не припомню таких встреч, кроме как с Генри, который сейчас живет с ним.
– А вел ли Ярвен переписку с кем-нибудь? С кем-нибудь общался? Или Генри?
– Такое не знаю. Ну, Генри хвалился, что некая графиня в Йефасском замке удостоила его общением, интересовалась о здравии, о его истории жизни.
– Как вообще он себя чувствует?
– Нормально, наверное, господин. Генри из той категории, что… Ну, кхм… Ему всегда хорошо, и в грязи, и в роскоши. Сложно сказать.
– Скажи, как думаешь.
– Блаженный он! Сам вампир, но сердце, как у отменного добряка-человека. Все время возится, лечит всякую шваль в храме Ямеса. Ни бронзовичка не берет. Не пеклись бы о нем, помер бы в нищете от голодухи, но у него высокие покровители – и потому живет. Мы-то народ простой, что уж там, живем для себя, а вот Генри – тот блаженный. Жизнь бы отдал за благое дело, если бы оно того стоило.
– Понятно, – сказал Филипп и поднялся. – Где сейчас должен находиться этот Генри?
– Он с утра до ночи в храме Ямеса, там его всегда и найдете.
Листонас подгреб кошель к себе и посмотрел, как незнакомец безо всяких прощаний поднялся, развернулся и покинул кабинет. Тогда банкир счастливо выдохнул и спрятал золото, ликуя. Ну а Филипп вернулся на постоялый двор, где снимал комнаты, чтобы переждать проливень и переодеться.
* * *
Распогодилось. Осенний дождь омыл брусчатые улицы, которые поутру заблестели в лучах солнца. Наступали холода с севера, и свежие порывы ветра бились об дома.
Пока солры спали мертвым сном после долгого путешествия, от которого окаменели их задницы, Филипп с рассветом уже посетил общественную баню. На постоялом дворе, где он жил, паж Жак подготовил для него выходной костюм, и граф, укрыв гербовые отличия под суконным плащом, собрал седые волосы в хвост и направился энергичным шагом к храму Ямеса.
Храм Ямеса стоял у реки Лейсры в небольшом городке Аутерлот-на-Лейсре, который располагался в одноименных владениях барона Аутерлотского. С заднего двора храма к воде тянулась вереница прислужниц с тазами и ведрами для стирки. А где-то поодаль, за деревянной оградой, ловили рыбу местные, кутаясь в тряпье от осеннего, мерзкого холода.
Филипп миновал небольшой рынок, направился к побитым временем ступеням храма, оглядел высокое, серое здание со стрельчатыми арками и вошел внутрь. Внутри царил сумрак. Храм разделили каменными перегородками, оставив под потолком единую для всех комнатушек пустоту. В главном зале жители города совершали подаяние Ямесу, укладывая на молитвенный алтарь снедь и глиняную утварь.
Щуплый, но бойкий жрец Ямеса, с проведенной через все лицо чертой, читал молитвы, касаясь каждого склонившегося божественным жестом. Зычный голос отдавался эхом под сводами храма и долетал до лежащих в соседней комнате больных во всей своей громкости и чистоте.
К Филиппу устремилась с подносом для подаяний одна из служительниц, спрятавшая свои серые косы под чепцом. Но, увидев, что незнакомец с пустыми руками, женщина нахмурилась. Филипп прошел мимо нее, принюхавшись. Среди прогорклого запаха свечей, дыма, снеди и раболепия верующих он различал явственный запах крови бессмертных, столь похожий на запах обычных вампиров.
– Где ваше подая… – и служительница умолкла, когда ее пронзили холодным, презрительным взглядом.
Филипп отодвинул полог льняника, который служил дверью, и попал в другую комнату. Там, по-над окнами, на узких дощатых кроватях, придавленных к земле, лежали больные, прокаженные и калеки. Между ними сновали жрецы, разнося часть снеди, принесенной людом на молитву.
Одним из таких жрецов был Генри – некогда безымянный мальчик из Тазутта, который встретил Зостру ра’Шаса и поступил в академию целительства.
Хотя Филипп и видел Генри в первый раз, но сразу же отметил, как он похож на молодого Базила Натифуллуса, управителя замка Брасо-Дэнто: стройным телом, оттопыренными ушами, улыбчивостью и угодливостью. Разве что лицо его было не овальным, а треугольным. И сияло чистотой и благородством, как у Уильяма, когда тот окреп в замке Брасо-Дэнто. Нахмурившись от такого совпадения, граф пошел к Генри.
