— Напоминает, — вздрогнул крупной дрожью Кавиан и сжал испуганно губы. — Но ведь он просыпается раз в пятнадцать лет, а прошло лишь четырнадцать, господин! Ни разу еще его пробуждение не сбивалось с графика!
— Наги сказали сегодня, Кавиан, что Ноэльский Левиафан проснется со дня на день.
Лицо Портового Управителя сделалось смертельно бледным, а на лбу капельками пота выступила испарина, что прорезала словно ножом морщины широкого лица и сделала их куда глубже и отчетливее. Из груди вырвался стон отчаяния от убытков и смертей, что последуют в ближайшие полгода, а пальцы нервно затеребили любимые бумаги. От них Управитель почувствовал легкое успокоение.
— Свяжись с Плениумом, Кавиан. Пусть срочно вышлют гонцов в земли Альбаоса: Линдул, Белый Афолеон, Бесовской приют и Лоракко. А на юге в Анеф-Арай, Золотой Ноам, Дасиандру и в Лоо.
— А в Сентопию?
— И туда тоже, — задумавшись, Юлиан передал бумаги в руки портового Управителя.
— Ох, Осте Осте… В прошлый раз он до месяца Холонна поглотил больше двадцати кораблей, которые не знали или знали, но рискнули выйти в море. Что же будет в этом году…
— Да… Будет что-то страшное.
— Мы же не успеем уведомить всех, господин. А наги не могли ошибиться, ваше сиятельство?
— Нет. Четырнадцать лет назад они меня предупредили ровно за два дня до пробуждения. Да и ты должен видеть все своими глазами, Кавиан. Чертята тоже все чувствуют.
— Да-да… Ох, как жаль.
Повторив позу своего господина, Кавиан тоже подставил ручищу под гладко выбритый подбородок и горестно посмотрел в окно. Там солнце закатывалось за горы на мысе Голубого когтя. Стремительно темнело.
С закатом порт вмиг опустел, и лишь караул теперь поскрипывал досками, а оживленная толпа переместилась на улицы города. Там свои двери открыли бордели, которые давали морякам тепло и любовь за пару десятков бронзовичков. Если же получившему хорошую маржу и оголодавшему по особой ласке мужчине хотелось чего-то посвежее, то и для таких находились барышни. Барышни не громко зазывающие с окон борделей, а тихо ждущие своих клиентов в покоях, куда их приведут Сводницы.
Все та часть Луциоса, что находилась ближе к порту, отчего и называлась Портовым районом, ночью оживала и вела распутный образ жизни, в отличие от более спокойного и размеренного Верхнего района.
— Я вас понял, мой господин. Я немедленно отправлюсь по домам Плениума, разбужу всех нужных людей. И также отошлю гонцов со срочными письмами куда надобно.
— Да, Кавиан. Нам предстоят тяжелые полгода.
— Господин Лилле Адан. У нас же полный порт кораблей. Да вы же сами знаете, что в месяце Осте всегда оживление.
— Я не уверен, что они смогут добраться до своих городов целыми и невредимыми, Кавиан. Но и не буду утверждать, что Левиафан уже проснулся.
— Вот и я о том же, Ваше сиятельство… Что делать?
— Переговори со всеми. Объясни ситуацию и посоветуй остаться в Луциосе до зимы… Но не все согласятся. Увы, мы не имеем власти их задерживать силой. Если они захотят покинуть порт, пусть делают это как можно быстрее, в течение одного-двух дней.
— Осте, за что? Дюжи, пощадите, — уныло уронил голову на тяжело вздымающуюся грудь Портовый Управитель.
— Перестань молиться Кавиан, — поморщился Юлиан. — Тот, кого не существует, не сможет помочь — это мир демонов без богов.
С этими словами Юлиан поднялся с кресла, глядя в разбавленную огнями Луциоса ночь за окном. Торопливым шагом он покинул кабинет портового Управителя и оставил того в смятенном состоянии. Наконец, через пару минут толстое тело поднялось. Кавиан поправил широченные в талии шаровары и посмотрел вниз, на ящики стола. Он в полуоткрытом ящике некоторое время наблюдал лежащую поверх бумаг монетку из бронзы, без каких-либо обозначений или гравировок — это был символ Элеаноры, дюжа плодовитости. Вспомнив слова графа про то, что в этом мире нет богов, а молиться им — бессмысленно, Кавиан вздохнул и закрыл ящик, а затем тяжелой походкой пошел искать помощников.
Масштаб надвигающейся трагедии был невероятен. Все знали про Ноэльского Левиафана, но до этого года чудовище, живущее в Лилейском проливе более одиннадцати веков, всегда следовало особому расписанию. И под него подстроились все портовые города. Раз в пятнадцать лет все порты закрывались, и с весеннего месяца Осте до зимнего месяца Холонна торговля морем полностью прекращалась, а грузы доставляли земными маршрутами.
И, увы, других путей с Севера на Юг, кроме как через пролив между Лилейским островом и Ноэлем, не существовало. Лилейский остров был огромен, а течения севернее него столь яростны и опасны, что лишь у неопытного штурмана либо полного дурака могла зародиться мысль избрать этот путь.
Вместе с тем, по словам Нюй Кха, на западе и севере от Лилейского острова жило еще одно племя нагов, более дикое и свирепое, не желающее общаться с людьми. Они не владели человеческой речью. Эти наги из рода Ойх, по словам все того же Нюй Кха, безжалостно топили корабли, и Юлиан подозревал, что именно их заслуги приписывали коварному Ойхскому течению. Граф Лилле Адан ни разу не видел никого из представителей этого племени, но сказанному Нюй Кха верил, потому что наг, в отличие от людей, врать не любил и не умел.
* * *
Покинув опустевший порт, Юлиан верхом на Тарантоне направился обратно в особняк. Путь занял пару часов, и ближе к полуночи Старейшина ловко выскользнул из седла и передал лошадь в руки заботливому конюху. Сам же он погрузился в мрачные думы и, не видя ничего вокруг, поднялся по темной лестнице во мраке к спальне. Ступая по пышному ворсу ковра, он со сложенными за спиной руками медленно вошел в комнату.
Там при бледном свете полной луны сидела в кресле в белом платье Фийя и мечтательно смотрела на усыпанное звездами небо. Все свое свободное время молодая женщина проводила либо в грезах, чуть прикрыв веки, либо с вышивкой в руках.
Так и сейчас, несмотря на острый слух, служанка из-за мечтательного полузабытья не услышала мягких шагов графа и вздрогнула от отворившейся двери. Когда же темно-серые глаза увидели во мраке дверного проема знакомый силуэт, блуждающее на лице состояние отрешенности и мечтательности, что, возможно, было и состоянием самой души служанки, сменилось на радость.
— Вы вернулись?
— Конечно, Фийя. Как я могу не вернуться — этой же мой дом, — улыбнулся столь простодушному вопросу Юлиан.
— Что же случилось, тео Юлиан?
В нахмуренных бровях и гробовом молчании служанка различила тщательно скрываемое сильное переживание и, понимая, что случилось нечто плохое, подскочила с кресла. Она стала снимать с графа вещи, а тот, пребывая мыслями где-то у Лилейских островов, не мешал ей и лишь растерянно поднимал и опускал конечности по просьбе Фийи.
— Вы даже не запрещаете мне помогать раздевать вас. Значит что-то страшное… — испуганно прошептала девушка и ее круглое личико застыло в маске ужаса.
