Немой и хмурый, Юлиан поблагодарил кивком головы мага, который поплелся к своей постели и почти сразу забылся сном. Сам же северянин, которого ненадолго заинтересовала история Иллы и Вицеллия, улегся в уголок и стал размышлять об этих двух бывших друзьях, ставших врагами.
Ветер со свистом кидался в окно, бился о стекла и шумел в трубах. Зима в этом году на юге выдалась ветреная и промозглая. Когда где-то внизу хлопнула дверь, и Советник, опираясь на трость, с шумным дыханием поднялся наверх, Юлиан уже спал на удивление глубоким сном. Снились ему его милая Вериатель и глупенькая Фийя; снилась Матушка с ее загадочной и мягкой улыбкой; снились молодые Вицеллий и Илла, то, как их себе представлял северянин, с горящими глазами и еще не озлобленными лицами. А потом из туманных видений выплыла сначала мягкая фигурка Линайи, ускакала куда-то в сосновые леса, и явилась оттуда уже тоненькой и смеющейся Йевой, хохочущей в камере с кувшином и двумя кружками в руках. Она громко и задорно смеялась, пока вдруг так же резко не расплакалась и не посерела, стала тухнуть, сжиматься в ком и медленно пропадать. Где-то во снах Юлиана гулко грохнула тюремная дверь, на пороге зыбкой комнаты неожиданно появился враждебный силуэт в зеленом котарди, с седыми волосами до плеч. Не раздумывая, Юлиан прыгнул на встречу, рубанул родившимся из ладони ледяным мечом, но противник с оскалом шустро увернулся, сделал два шага вправо и ударил от бедра. Клинок в руках испуганного Юлиана рассыпался на переливающиеся льдинки. Дрожащим и безумным взглядом мужчина посмотрел на окровавленную руку, где вместо кисти торчал позорный обрубок, и с воплем то ли ужаса, то ли страха опять прыгнул в сторону неуловимого и могущественного врага. В руке у Юлиана вдруг возник пузырек с зиалмоном, и он с разворота швырнул его в зеленый силуэт. Раздался звон стекла, затем мерзкое шкворчание обезображенного лица, крики. Кожа противника покрылась пятнами, а синие, опутанные морщинами глаза стухли, и седой мужчина упал на колени и сгорбился. А потом вдруг быстро пополз по направлению к Юлиану, сбил того с ног и навис над ним, уже с лицом Гиффарда.
— Филипп, Филипп… — стонал в рыданиях аристократ с укрытым гнойными язвами лицом, хватая Юлиана за грудки. — Филипп! О, Филипп!
Лицо Гиффарда вытянулось, приняло форму клюва, и теперь уже белый ворон громко каркнул над ухом поверженного и плачущего Юлиана, придавил того лапой к полу, ступил с силой на грудь и начал остервенело клевать.
Юлиан проснулся в холодном поту от того, что на подоконник комнаты во время серого и мрачного рассвета села ворона и разбудила всех стучанием клювом по окну и надоедливым сиплым карканьем.
— Чертова ворона, — пробормотал Юлиан, вытирая с бледного лица испарину, и стал медленно одеваться, пока Дигоро тоже потягивался в постели с задранной до бедер рубахой и недовольно шипел на птицу с оголенными клыками.
В это время время в Офуртгосе, в ночи, еще не зардевшейся едва розовой полосой рассвета, отчаянно вскрикнул Филипп фон де Тастемара. Его сердце только-только застучало, восстановившись. Йева тут же очнулась от дремоты и склонилась над обезображенным в ужасе лицом отца, которому снилось, будто друг Гиффард сначала трепал его за грудки, вопя имя Уильяма, а потом обратился в молодого черного ворона и принялся злобно долбить голову графа мощным клювом.
Глава XI. Пробуждение
Герцогство Лоракко, начало 2151 года
Белоснежная кобыла тяжело шла по глубокому снегу, неся на себе Мариэльд де Лилле Адан. Графиня, обычно окруженная толпой ретивых слуг и охранников, сейчас была совершенно одна в темном лесу герцогства Лоракко. После бури, что бесновалась на протяжении нескольких дней, часть пихт в лесу лежали поваленными. Несчастное хрипящее животное то и дело перебиралось через буреломы, едва не ломая ноги, но всадница была непреклонна и заставляла кобылу ехать все глубже и дальше в лес. Там, во тьме даже посреди белого дня, то тут, то там сияли желтые глаза одетых в теплые шубки демонят. Они повизгивали, перескакивая с ветки на ветку, и с удивлением разглядывали одинокую путницу, принюхивались, понимая, что перед ними не безобидный человек, и гладили коготками свои пушистые хвосты, так напоминающие беличьи.
Наконец, бедное животное взобралось по склону на небольшую тропку, заваленную ветками и хвоей. Посреди дороги лежал обглоданный и замерзший труп лося, возле которого ходил туда-сюда полупрозрачный грим в виде черного пса. Кобыла испуганно взвизгнула, однако графиня успокоила ее ласковым голосом, и, осторожно обойдя грима, лошадь двинулась выше в горы. Там, впереди, над пихтовым лесом стояла высокая скала — это был тупик, однако графиня Лилле Адан волевым движением пяток продолжала гнать туда уставшее животное. Пожилая женщина была одета на удивление просто: в черный громоздкий плащ, отороченный мехом волка, шерстяное платье цвета корицы, наглухо закрывающее шею, и в шапку с наушами. Серебристые и тяжелые косы, безо всяких украшений, лежали на хрупких плечах, а руки в перчатках успокаивали кобылу, гладили ее за холкой и теребили заплетенную гриву.
Где-то справа и сзади послышался хруст. Женщина, смахнув снег с ресниц, вгляделась в темную даль леса. Кто-то шел по сугробам, продирался сквозь бурелом и упрямо двигался в сторону Мариэльд. Наконец, из пихтовика на тропу выбрался молодой мужчина. Синими глазами на бледном узком лице он посмотрел на Мариэльд и обошел труп лося вместе с лежащим рядом гримом. Со счастливой улыбкой на устах графиня ловко выскользнула из украшенного кисточками седла и, сняв перчатку, протянула кисть мужчине. Тот, в дешевеньких сапогах, теплых штанах с заплатками да в плешивом меховом костюме, поднял падающую на глаза высокую шапку и припал губами к руке графини. На боку черноволосого мужика болтался ременной топорик, а на другом — огниво, а само его тело постоянно дрожало, будто он сильно прозяб.
— Здравствуй, Мари, — нежно произнес лесоруб. — Как давно мы с тобой были здесь?
— Давно, Гаар, давно, — с лаской посмотрела на красивого мужчину перед собой графиня.
— Из всех моих многочисленных имен ты решила назвать самое нелюбимое, Мари.
Гаар тихо и беззлобно рассмеялся. Взяв под узду белоснежную кобылу, пара двинулась к возвышающейся скале, которая делала из этой почти забытой людьми тропинки тупик. Гора вырастала над путниками, как высокий и безмолвный страж в черных одеждах посреди леса.
— Как дела в Элегиаре? — спросила через время Мариэльд, держа мужчину за руку и нежно поглаживая его пальцами.
— Илла Ралмантон заглотнул наживку, так что все идет, как должно, Мари.
— Юлиан не сбежит?
Гаар качнул головой.
— Илла этого не позволит. Порой даже камень истекает кровью, и Илла уже увидел в мальчике свое молодое воплощение. А уж как пойдет дальше, моя любимая Мари, зависит от того, успела ли ты достаточно разбередить юнцу его сердечные раны, нанесенные Белым Вороном и ранней смертью отца, — а затем мужчина добавил. — Мне бы не хотелось отвлекаться на то, чтобы снова прятать его от Совета.
