– Хелен, – сказал я, – попробуем еще раз. Закрой дверь, но поосторожнее.
Она взялась за ручку и очень медленно начала закрывать дверь, но тут же обе кошки рванулись, как две развернувшиеся пружины, оттолкнулись от меня и вылетели наружу. Мы беспомощно смотрели им вслед.
– Поразительно! – пробормотал я. – Совсем больны и все-таки не терпят замкнутого пространства.
– Но как они выдержат там? – Хелен чуть не плакала. – Им же необходимо тепло. Они хотя бы останутся здесь? Или снова уйдут?
– Не знаю. – Я посмотрел в пустой сад. – Но нам следует понять, что они находятся в привычных условиях и закалены. Думаю, они не уйдут.
Я оказался прав. Утром они опять сидели под окном, зажмурив глаза от ветра, а мордочки вновь были все в потеках слизи и гноя.
Снова Хелен отворила дверь, и снова они спокойно вошли и без сопротивления терпели, пока я делал им инъекции, прочищал глаза и ноздри, проверял, нет ли язв в ротовой полости, и обращался с ними, как с потомственными домашними кошками.
Так повторялось всю неделю. Из глаз и ноздрей у них текло даже сильнее, мучительный кашель словно не ослабевал, и я уже почти утратил надежду, как вдруг они начали понемножку есть и – ободряющий признак! – уже не так охотно входили в дом.
А когда все-таки входили, то опасливо напрягались, едва я брал их в руки, и под конец вообще перестали подпускать меня. До выздоровления было еще далеко, так что пришлось подмешивать им в корм растворимые порошки окситетрациклина.
Погода стала еще хуже, ветер нес мелкие колючие снежинки, и все-таки наступил день, когда кошки не пожелали войти в дом, и мы смотрели в окно, как они едят, – во всяком случае, я знал, что с каждым глотком они получают целительную дозу антибиотика.
Продолжая это дистанционное лечение, я со своего наблюдательного поста с удовольствием замечал, что кашляют они все реже, из глаз и ноздрей течет все меньше и выглядят они уже не такими тощими.
Мартовское утро выдалось солнечным и бодрящим. Я следил, как Хелен вышла с миской и поставила ее на стенку. Олли с Жулькой – шерсть блестящая, точно у тюленей, мордочки сухие, глаза ясные, – грациозно изгибаясь и мурлыча, будто подвесные лодочные моторы, направились к ней, но на корм не набросились: было видно, что они просто рады Хелен.
Они прогуливались перед ней, а она легонько поглаживала их по голове и спине, как им нравилось.
Я почувствовал непреодолимое желание принять участие в этом и вышел за дверь.
– Жулька, – сказал я, – иди-ка сюда, Жулька.
Кошечка замерла на месте, посмотрела на меня с почтительного расстояния не враждебно, но со всей былой опаской и, чуть только я шагнул к ней, ускользнула в сторону.
– Ладно! – вздохнул я. – Думается, и с тобой, Олли, ничего не выйдет.
Черно-белый кот попятился, едва я протянул руку, и посмотрел без всякого выражения. Но по-моему, он со мной согласился.
– Э-эй! – обиженно буркнул я. – Вы что – забыли меня?
Однако по их виду было ясно, что помнят они меня отлично, но не так, как хотелось бы. Меня обожгло разочарование. Все осталось по-прежнему!
Хелен засмеялась:
– Странная они парочка! Но выглядят чудесно, правда? Просто пышут здоровьем, словно и не болели никогда. Нет, что ни говори, а это показывает, как целебен свежий воздух.
– Еще бы! – согласился я с кривой улыбкой. – Особенно если под рукой есть личный ветеринар.
Эмили и джентльмен с большой дороги
Я вылез из машины, чтобы открыть ворота фермы, и с изумлением уставился на странное сооружение, примыкавшее к каменной стенке у дороги. Куски брезента, натянутые, по-видимому, на металлические дуги, образовывали подобие юрты. Но зачем тут юрта?
Пока я смотрел, мешки, занавешивавшие вход, разделились, и наружу выбрался высокий седобородый мужчина. Он выпрямился, огляделся, почистил ветхий сюртук и водрузил на себя головной убор, напоминавший высокие котелки, столь модные в Викторианскую эпоху. Словно не замечая моего присутствия, он несколько секунд глубоко дышал, созерцая вересковый склон, уходивший далеко вниз, к ручью. Затем обернулся и торжественно приподнял котелок.
– Желаю вам доброго утра, – произнес он голосом, который сделал бы честь и архиепископу.
– Доброе утро, – ответил я, скрывая изумление. – День обещает быть чудесным.
– О да! – Его благородные черты озарились улыбкой, а затем он нагнулся и раздвинул мешки. – Иди, иди, Эмили!
К вящему моему удивлению, из юрты грациозными шажками вышла кошечка, и, когда она с наслаждением потянулась, старик пристегнул поводок к ошейнику у нее на шее, а потом обернулся ко мне и снова приподнял шляпу:
– Желаю вам всего доброго!
После чего неторопливо зашагал рядом с кошечкой по дороге к деревне, чья колокольня виднелась за деревьями милях в двух от места нашей встречи.
Я открывал ворота довольно долго, провожая недоуменным взглядом удаляющиеся фигуры. Возникло ощущение, что я брежу. Здешние места были мне малознакомы, так как наш верный клиент Эдди Карлесс переехал на ферму почти в двадцати милях от Дарроуби, но сделал нам большой комплимент, попросив, чтобы мы остались его ветеринарами. И мы, конечно, согласились, хотя такие далекие поездки нас не слишком прельщали, особенно глубокой ночью.
От ворот ферму отделяли два луга. Въезжая во двор, я увидел Эдди – он спускался по ступенькам амбара.
– Эдди! – сразу же начал я. – У меня была очень странная встреча…
Он засмеялся:
– Понимаю! Вы видели Юджина.
– Юджина?
– Ну да. Это Юджин Айрсон. Он живет там.
– Что-о?
– Ага. Это его дом. Он сам его построил два года назад и поселился в нем. Вы же знаете, это ферма моего отца, и он мне про Юджина много рассказывал. Явился неведомо откуда, соорудил себе этот шалаш и с тех пор так и живет в нем со своей кошкой.
– Да как же ему разрешили построить себе жилье на обочине?
– Не знаю, но только никто вроде бы не гнал его оттуда. И знаете, что еще? Юджин образованный человек. Говорят, он много попутешествовал на своем веку, жил во всяких диких странах, навидался всяких приключений, а потом все-таки вернулся в Северный Йоркшир.
– Но почему он живет в этом нелепом сооружении?
– Никто не знает. Но вроде бы он в своем шалаше счастлив и всем доволен. Мой отец очень его привечал, и старичок иногда захаживал на ферму пообедать и помыться. Да и теперь заходит. Но он человек гордый. Ни у кого не одалживается. И в положенные дни спускается в деревню за припасами и пенсией.
– И всегда с кошкой?
– Ага! – Эдди засмеялся. – Обязательно с кошкой.
Мы отправились в коровник начать туберкулинизацию, но все время, пока я выстригал шерсть и делал инъекции, из памяти не шла эта странная парочка.
