Гольцев держал в руках тонкую чёрную папку. С локтя свешивался пакет из Ленты.
– Я слышал, вы редко готовите и подумал, что…
Александра невольно улыбнулась. Гольцев напоминал Бриза. Только помоложе и наивнее. Однако, второе могло быть и ошибкой. Ваня порой вёл себя, как несмышлёный подросток. А всё почему? Потому, что она сама вела себя училкой со стажем. Спрашивается, зачем?
– Я могу войти?
– Задумалась. Вы разговаривали с Резниковым?
– Недавно, – признался Гольцев. – Он просил извиниться за то, что сам не может приехать и просил меня…
– Так вы здесь по его просьбе.
– Изначально да, но потом я нашёл это, – поднял папку, – и решил поговорить с вами.
– Почему со мной? – спросила, закрывая дверь.
– Потому что Владимир Андреевич не пожелал меня выслушать, а мне кажется найденное важным.
– Давайте на кухню. Тапок нет. Не люблю, – сказала сразу. – Рваные вонючие носки не смущают, так что…
– Я живу с мамой, – смутился Гольцев.
– Помню. На всякий случай предупредила. Был у меня однажды клиент, потерявший жену. Явился не в агентство, а прямо сюда, снял обувь, а там… – махнула рукой. – Не будем портить аппетит. В жизни с мамой есть свои плюсы, как видите.
– И что клиент? – Гольцев снял ботинки и аккуратно поставил их в углу.
– Сам был так растерян из-за своих же носков, так смущался, что в итоге пришлось клещами вытягивать из него суть проблемы. И такое бывает. Хотя, вроде взрослые люди должны уметь держать себя в руках.
– Это непросто. По себе знаю. На кухню?
– На кухню. Только телефон выключите.
– Зачем?
– Хотите разговора – делайте.
– Ладно. Мама знает, где я, а сестра только утром вернётся.
– Отлично. Что в пакете?
– Да так, – пожал плечами, – пара салатов и пирог с вишней. Я знаю, вы любите бисквитные торты, но в магазине были несвежие и все какие-то… Я решил, пирог будет меньшей из зол. В нём хотя бы химии по минимуму.
– Заботитесь о здоровье?
– Мама с сестрой приучили, – вздохнул Гольцев. – Две женщины в доме – это проигрыш личных позиций. Без вариантов.
Александра засмеялась. Гольцев нравился ей всё больше и больше.
Аппетитный крабовый был съеден моментально. Салат оказался не только вкусным, но и свежим. Второй – с курицей и ананасом оставался нетронутым. Гость и вовсе посматривал лишь на коробку с пирогом.
– Давайте напьёмся чая и уже откроем папку, – предложила Александра. Любопытство любопытством, но голод никто не отменял, а она, когда пребывала в плачевном настроении, хотела есть.
– Хорошо. Только можно вас попросить?
– О серединке пирога? Нет. Извините. Это моя часть.
– Нет, – улыбнулся Гольцев. – Не обращайтесь ко мне на «вы». Мне как-то… неудобно.
– Обоюдная просьба. Я тоже не старушка. Переходим на «ты».
Затем был ароматный чай, заваренный до идеального вкуса, и сладкий воздушный пирог.
Отставив посуду, одновременно потянулись к папке, лежащей рядом, на подоконнике.
Глава 32
– Что здесь? – спросила, первой коснувшись обложки.
– Биография Васильевой и её семьи. Есть пара моментов, которые могут помочь выйти на след маньяка.
– Да? Любопытно.
Александра изучала материалы, а Гольцев воодушевлённо вещал:
– Вы, ты знала, что Васильеву удочерили в возрасте трёх лет? Муж бросил её мать, и та спрыгнула с балкона. Она была ещё совсем молодой. Только закончила институт.
– Оправдываешь? – детектив подняла глаза на Гольцева.
– Не осуждаю. Беременность была по залёту. Отсутствие материнского инстинкта объяснимо.
– Оправдываешь.
– Хорошо. Оправдываю. Но для Ангелины так было лучше.
– Уверен?
– У меня сестра работает в больнице. Иногда от пациентов такого наслушается, что хочется в петлю лезть или дать запрещённый препарат страдальцу. Она держится. Ещё ни разу не пошла на поводу у своих чувств, потому что сильная и здравомыслящая. Но мы с ней часто обсуждаем её работу, и знаете… знаешь, иногда услышишь про какой-нибудь случай и понимаешь, лучше бы эта женщина на свет не появлялась. Или лучше бы её другим родителям отдали. Потому что хуже не любви в семье ничего быть не может. А ведь многим не везёт с этой любовью.
– И, если кому-то не повезло, нужно портить жизнь другим?
– Ангелине жизнь никто не портил. Её мать перед самоубийством позвонила двоюродной сестре и молила забрать дочь. У Светланы Ильиничны было бесплодие, а о детях она мечтала.
– Ты об этом здесь прочёл? – в голосе Александры звучало явное сомнение.
– Нет. Это мне сама Светлана Ильинична призналась, когда я ей звонил. Она ведь… совсем плоха. Врач говорит, если не случится чудо, ей не выкарабкаться. Семья была для неё всем. А без мужа и дочери жизнь потеряла всякий смысл. Знаешь, когда я за тёплой кофтой к ней домой ездил, в голову пришла одна мысль: а что, если Васильеву убили не из-за любви, а из-за её нехватки?
– Что ты имеешь в виду?
– Сердце там, сердце здесь. Даже коробка в форме сердца. Навязчиво как-то. Тебе так не кажется?
Под таким ракурсом она преступления ещё не рассматривала, но в словах Гольцева было зерно истины. Если подумать, то действительно, любви было слишком много. Настолько, словно ею прикрывались, будто ширмой.
– Твоё предположение надо проверить, – задумчиво сказала Александра, делая пометку неоново-зелёным на бумаге. Листы всегда были под рукой.
– И об этом же я задумался, читая биографию, – продолжал Гольцев. Взгляни на то место, где говорится о благотворительном вечере, проводимом Власовым.
– Власовым?
– Именно. Оказывается, он знал Арееву. Жену задержанного.
Александра не скрывала изумления:
– Откуда ты всё это знаешь?
– Пересекался с Лилией Власовой. Хорошая была, хотя и на понтах.
– Подробнее.
– Познакомились на сайте. Какое-то время переписывались. Ей не хватало общения: отец весь в делах, мать тоже занята. А Лиля иногда покуривала. Не сигареты, как ты понимаешь, и тогда её несло. Жизнь плохая, деньги зло, мужики только к отцу подбираются, а она никому не нужна. В общем, по сути, Лиля была несчастлива, как и Васильева. Ангелина же о том, что приёмная узнала, когда…
– Умер её отец, – догадалась Александра.
– Да. Так ты знакома с папкой?
– Нет. Я знакома с Васильевой. Мы учились в одном классе, но это неважно.
