Коньяк с запахом шоколада, ванили и вкусом осени в глотку. Хотелось забыть всё это – чёртов октябрь, шёлком касающиеся моих пальцев волосы, бархат кожи. Тонкие запястья, которые я легко мог перехватить одной рукой, хрупкие, покрытые лиловыми отметинами рёбра и бурые пятна на светлом шифоне.
— Твоё наследие, продажная мразь! Твоё! – Сжал горлышко бутылки. Плеснул на плиту. Вокруг загромыхало. Вспышка, летящий в стороны камень… В висках стучало, вспышка. Ещё одна. Раскат…
— Вставай! – выстрел. – Вставай, ублюдок! Или…
Палец на курке, мокрый чёрный ствол, отдача выстрела по руке. Где-то поблизости каркнула и заткнулась ворона.
Коньяк. К запаху шоколада прибавился запах пороха.
— Чтоб тебя черти на куски разорвали! — рявкнул, глядя на покрывшуюся трещинами гравировку. В том месте, где была дата рождения, осталась всего одна цифра, и я, недолго думая, стёр её выстрелом. Кусок отколовшегося камня отлетел к моим ногам, гуляющий между могил ветер взвыл, нашедшие на погосте дом вороны истерично закаркали неподалёку. – Ты развёл в этом городе столько грязи, что он смердит, как помойная яма. Всё ты, сука! Ты!
Пули в обойме закончились слишком быстро. Звук выстрелов звучал в ушах вместе с последним выкриком Евы и истошным мяуканьем её кошки.
— Если с ней хоть что-нибудь случится, я тебя из-под земли достану. Не достану, так сам сдохну и доберусь до тебя. Тебе ад раем покажется.
По раскуроченной плите стекали капли воды, земля под ногами превратилась в грязь. Гротескная роскошь её вызывала во мне ярость и желание закончить начатое собственными руками, но всё, что я сделал — новый глоток. Утро было слишком тошнотворным для того, чтобы вообще наступить. Лучше бы рассеянная, похожая на туманную молочную дымку ночь никогда не заканчивалась.
— Сука! – заорал я, с размаха зарядив стволом по остаткам лицемерно-благочестивого изображения отца. – Надо было мне самому тебя прикончить! Прикончить, сука, а не пытаться исправлять твои дела!
Тяжело дыша, я отшатнулся от камня. Стёр с лица воду и зарычал. Вспышкой в голове мелькнула мысль наплевать на всё, вернуться к дому Алекса и забрать мою малышку Маугли, но я задушил её. Хлебнул коньяка, пытаясь забыть сладость губ. Куда там! Пуль не осталось. Холостые щелчки вызвали во мне вспышку гнева. Дождевые струи стекали по шее под ворот прилипшей рубашки. Не помню, как дошёл до скамьи. Только крепкий коньяк, холод камня и карие глазища с янтарными крапинками…
— Спрятался?! – сжал горлышко. – Думаешь, на том свете спрятался?! Достану… Я вас всех достану. Каждого, — процедил смотря сквозь стену воды на гранит.
Буквы плясали перед глазами, оставшаяся на месте отцовской рожи воронка была как раз тем, что нужно было отпечатать на его могиле с самого начала. Нет… Нужно было отдать его на корм стервятникам. Тем, которых он же сам и развёл вокруг себя. Уверен, эти падальщики быстро перегрызлись бы между собой за то, что можно бы было отхватить после его кончины.
Облепленное низкими тучами кладбище вращалось и покачивалось, под ногами хлюпало, как в сточной канаве.
— Блядь, — я попытался встать, но горизонт наклонился ещё сильнее.
Тряхнул гудящей головой. Запах озона, жжёной резины, ванили…
С силой зажмурился, отгоняя беснующихся демонов. Услышал, как ударилось о скамью стекло, с шумом втянул сквозь стиснутые зубы воздух.
Прямо надо мной что-то громыхало, взвившийся ветер разбрызгивал хлещущий дождь в разные стороны. Нашарив в кармане купленную где-то посреди ночи пачку сигарет, я раскрыл её. Мокрая, она развалилась прямо у меня в руках, табак облепил пальцы.
— Блядь… — швырнул в грязь под ногами и, сплюнув, нашарил прибившийся к ноге коньяк. Вернулся к граниту.
— Всех твоих крыс передавлю, тварь. — Шоколад, ваниль, пряная осень… Стекло ударилось о камень и разлетелось в стороны. Осколок резанул по пальцам.
Я смотрел, как в бледном рассветном мареве кровь смешивается с водой и стекает с пальцев. Капля за каплей, на чёрный гранит. Из нутра вырвался звериный рёв, кулак врезался в камень, как до этого стекло. Похожая на молнию вспышка боли ослепила меня, но этого было мало. Ещё и ещё, до тех пор, пока боль не просочилась в самую глубь.
— Это был мой ребёнок! Ты слышишь, сволочь?! Мой! – последний удар.
Стёр разбитой рукой воду и почувствовал вкус своей же крови. Кровь вместо ванили, вместо губ моей женщины, моего Зверёныша. Чёрная плита, а перед глазами светлое платье и окрасившая его кровь моего ребёнка, которого не стало ещё до того, как я смог сказать Еве, что жду. Что хочу. Что я, чёрт возьми, до хрипоты бездомного и вдруг отбредшего дом пса рад.
— Вставай, чёрт тебя подери. Какого дьявола ты тут устроил?!
Первым, что я увидел, подняв голову, были начищенные до блеска ботинки. Чтоб его! С него всегда всё стекало. Чистенький младший брат, тогда как мне не оставалось ничего, кроме как возиться в дерьме.
— Катись к лешему! – бросил, стоило Ренату попытаться поднять меня со скамейки.
Дождь был уже не таким сильным, небо на горизонте стало светлее ровно настолько, что я смог различить, как Ренат стиснул челюсти. Процедил сквозь зубы пару неподобающих его ботинкам крепких словечек.
— Вставай, мать твою! – неожиданно схватил он меня за грудки свободной рукой и дёрнул на себя.
Меня качнуло, но это не помешало мне схватить его в ответ. Большой чёрный зонт упал в грязь около нас, и порыв ветра потащил его к плите.
— Без тебя разберусь! – рыкнул, сжимая воротник его пиджака. – Что тебе здесь нужно, Ренат?!
— Хорошо ты разбираешься! – он тряхнул меня.
Проклятье! Свинец в мозгах ударился о черепную коробку. Я поморщился, чувствуя, адскую боль в руке. Капли воды потекли по лицу брата, но ему, похоже, не было до этого дела.
— Какого хрена мне звонят посреди ночи и докладывают, что ты устроил тут черти что?! – гневно оттолкнул меня. – Смерил взглядом, посмотрел на придавившую последнее отцовское пристанище плиту и снова на меня.
— Понятия не имею.
— Если ты не пойдёшь сам, я прикажу своим людям увести тебя отсюда.
Губы мои искривились. Вокруг всё шаталось, но холодный дождь не давал туману сомкнуться.
Подняв с земли зонт, я вернулся к брату и всучил его ему. Одна спица сломалась и повисла. На плечо Рената с неё сразу же потекла вода. С непроницаемым видом брат сложил трость и, бросив на скамью, где я провёл хрен знает сколько времени, подошёл к плите.
— Убирайся отсюда, Ренат! – рявкнул, желая одного – чтобы он исчез. Оставил меня с тем, что было внутри меня. С моими собственными, рвущими цепи разума внутренними демонами и мыслями о девчонке, которую я точно такой же дождливой ночью нашёл на петляющей среди гор дороге. Не похожая на других, она с первой минуты пробудила во мне нечто забытое.
