Я вскинула голову. Напряжение стало сильнее.
— Что ты имеешь в виду? – натянуто осведомилась я, неотрывно глядя на него.
Рука его лежала на руле. Он вёл машину спокойно – это спокойствие и уверенность так и сквозили в каждом движении, в каждом слове. Но если Руслана я научилась понимать хоть немного, Алекса понять я даже не пыталась.
— Да так… — на этот раз от дороги даже не отвлёкся. – Надеюсь, третьего ребёнка у Белецких не было, — бросил, как будто даже не мне. – Наследства на всех не напасёшься.
— Так ты из-за наследства переживаешь? – наконец до меня дошло, в чём дело.
Горькое раздражение, притаившееся, утихшее, просочилось в голосе. Карточка, которую я получила от Алекса буквально через час после того, как пришла к нему в кабинет, лежала во внутреннем кармане рюкзака вместе с документами и несколькими купюрами наличных. Сумма, доставшаяся мне от родителей, оказалась не слишком большой, но достаточной для того, чтобы устроить свою жизнь. Главное, что деньги эти позволили мне начать принимать собственные решения.
— С чего ты взяла, что я переживаю?
— Хорошо, не переживаешь… — пытаясь подобрать правильные слова, я замолчала. – Тебе это не нравится. Не нравится же, так? – теперь напряжение было уже не внутри меня – оно повисло в воздухе.
Алекс снова глянул на меня. На этот раз взгляд его задержался на мне дольше. Я не отвернулась. Смотрела на него с вызовом до тех пор, пока он, похожий на величественного барса, не сделал это первым.
— На самом деле, — заговорил он, — мне всё равно. Но есть вещи, которые я не терплю.
— И какие же?
— Враньё и лицемерие.
— И в чём же выражается моё лицемерие?
Ответил Алекс не сразу. Некоторое время он молча вёл машину, как будто нарочно испытывал моё терпение. Вот только при всём том, что мужчина этот был для меня книгой, из которой я смогла прочесть разве что аннотацию, это было не так. Плевать он хотел на моё терпение.
— О прошлом своём ты знать не хочешь, — заговорил он, когда указатель с названием деревни, мимо которой мы проехали, остался позади. – Но при этом про наследство помнишь отлично. Что это, Ева? Скажешь, не лицемерие?
Я всё ещё сидела натянутая, напряжение, царящее в машине, тоже не исчезло. Неожиданно на сиденье рядом со мной оказалась трёхцветка. Встав на моё бедро передними лапами, она помяла ткань платья, лишь немного выпустив когти.
Внутри меня натянулась до предела и ослабла невидимая струна. Погладив её, я задумчиво провела по её шее. Шерсть под пальцами была мягкая, как будто шёлковая. Перебирая, я чувствовала неожиданное успокоение, а когда Жордонелла потихоньку замурлыкала, привалившись к ноге тёплым боком, негромко заговорила:
— Что толку от того, что я буду что-то знать, Алекс? Что это изменит? – кошка замурлыкала немного громче, и я провела по всей её спине, желая и не желая посмотреть на Алекса одновременно. Всё-таки сделала это. – Я бы хотела другое детство. Хотела бы, чтобы у меня был дом. Знать родителей. А так…. Травить себе душу? Я ведь их даже не помню. Стэлла хотя бы… Она хотя бы знала их, а я…
Алекс повернулся ко мне резко. Так резко, стремительно, что я испугалась. Сталь его взгляда смешалась с чернотой, стала настолько пронзительной, что у меня похолодели руки.
— Ты знаешь, что вашего отца застрелили у Стэллы на глазах? – вдруг жёстко проговорил Алекс.
Я застыла. Смотрела на него, понятия не имея, что сказать в ответ. Этого мне сестра никогда не рассказывала, хотя о том, что случилось с нашей семьёй, я узнала ещё в первые дни по приезду в особняк.
— Ей было пять, — продолжил он. Я заметила, как напряглись сухожилия на его руках, различила нечто, появившееся в его голосе – опасное, наполненное ненавистью и лютой яростью. – В ту ночь шёл дождь. Твоя сестра выскочила на улицу через заднюю дверь и спряталась в лесу. Ты завидуешь тому, что у неё было другое детство? – уголок его рта снова искривился, но не усмешкой, ни ухмылкой это не было. Скорее… направленная куда-то в прошлое, в самую глубь себя и памяти всё та же испещрённая холодной яростью ненависть. — Ты знаешь, чему ты завидуешь?
Стэлла рассказывала мне о себе мало. Я не лезла к ней, как и она ко мне, не пыталась вывести на откровения. Мир вокруг был наполнен жизнью, которой я никогда не знала. Вкусами, запахами… Позволяя ей говорить ровно столько, сколько она хотела, я думала, что больше будет со временем. Да и… Как я могла расспрашивать её, если откровения её подразумевали мои собственные, которые могли оказаться опасными для неё, да и по сути были ненужными? Но сейчас я понимала, что не готова. Не хочу. Потому что взгляд Алекса пугал.
— Она… она попала в приёмную семью, — неуверенно сказала я.
И опять молчание. Молчание и взгляд, заставивший меня похолодеть сильнее прежнего.
— Она попала не в приёмную семью, Ева, — спокойно, сдержанно, негромко. – Она попала к человеку, который обеспечивал себе безбедное существование, выгоняя таких, как твоя сестра, на паперть.
— На паперть? – переспросила я, едва не потеряв дар речи. – Ты хочешь сказать… Она занималась попрошайничеством?
За стеклом со стороны Алекса опять замелькали домики. Вначале крохотные, деревянные, потом немного побольше. Мы поехали немного медленнее. По скулам Алекса заходили желваки, смотрел он вперёд, прямо перед собой. Ещё медленнее…
— Алекс, — позвала я. Внедорожник остановился возле невысокой одноэтажной постройки с висящей над дверью вывеской «продукты».
Ничего не сказав, муж сестры раскрыл дверь и вышел на улицу. Я сглотнула и с шумом выдохнула, когда он, простояв у машины несколько секунд, пошёл внутрь. Услышала тихое мяуканье и погладила поднявшую голову, как будто спрашивающую меня в чём дело Жору, но былого успокоения это не принесло.
Тревога внутри была такая, что меня начало подташнивать, заныл живот, рёбра…
Не прошло и нескольких минут, как Алекс вернулся. Отдал бутылку с прохладной водой, на колени мне упала плитка молочного шоколада и пакет с тёплыми рогаликами. Свинтив крышку со своей бутылки, Алекс уселся за руль и завёл двигатель.
— Так… — к шоколадке я не притронулась, как и к булочкам. На прохладной бутылке выступили капельки. Одна из них, скатившись, упала мне на коленку. – Стэлла…
— Пока твою сестру не посчитали слишком взрослой, она стояла на паперти и ходила с протянутой рукой по электричкам, — внедорожник дёрнулся с места. – А потом тот, кто держал её, решил, что куда больше он сможет заработать на ней, если будет подкладывать под богатых извращенцев. Ей было девять, Ева, — говоря это, Алекс смотрел прямо на меня. – Так что? Хотела бы ты, чтобы у тебя было такое детство?
13
Ева
— Разве здесь есть гостиница? – спросила я, когда мы, проехав мимо набережной, свернули к невысоким, стоящим почти у самого моря домам.
