Сон?
Резко распахиваю глаза и оборачиваюсь — на краю моей кровати сидит Кнут. Он улыбается, хотя в ненормальных глазах сквозит плохо скрываемая тревога.
— Прости, ты исчезла, это была вынужденная мера, — и обезоруживающе поднимает верх руки, — я ничего не украл, можешь раздеть меня и обыскать.
— Какого черта? — вскрикиваю, и он, подавшись резко вперед, закрывает мне рот рукой.
— Да тише ты! — смеется. — Я знаю, что твой отец дома. И сильно рисковал, забираясь сюда днем. За это мне как минимум полагается поцелуй. Ну, а как максимум…
Ему весело. Для него это все — игра.
Разбил на сотню осколков мое сердце, выпотрошил душу, облил помоями лжи и ржет.
С силой толкаю его в грудь, спихивая с кровати, и поднимаюсь.
— Уходи, — цежу сквозь зубы.
— Эй, — улыбка тает. — Ты чего, цветочек?
— Пошел вон, я сказала! — тычу пальцем обратно на створки раскрытого окна. — Вон! — повышаю голос. — Уходи!
— Мань? Маша, ты чего? — ручка двери ходит ходуном. — Открой, у тебя там кто-то есть? Открой, или я вышибу дверь!
— Там мой отец, — говорю твердо и тихо. — Если ты не свалишь отсюда через секунду, я открою ему и скажу, что ты пытался меня изнасиловать. Ты же это любишь, да?
— Чего? — кривится.
— Секунда прошла, — оборачиваюсь, дохожу до двери и поворачиваю вертушку замка.
Бледный отец буквально вваливается в комнату, осматривает все вокруг цепким взглядом, остановившись особенно долго на чем-то за моей спиной.
Господи, ну какой же он идиот! Неужели…
Оборачиваюсь — но Кнута нигде нет. Окно распахнуто настежь и только шуршание потревоженных ламелей жалюзи…
— С кем ты говорила? Я слышал, здесь кто-то был!
— Тебе показалось.
— Нет! Я слышал! Дай пройти, — движением руки отодвигает меня в сторону и выглядывает из окна. Крутит головой, а затем оборачивается. — Он что, был здесь?
— Никого тут не было. Откуда?
Он мне явно не верит, но решает промолчать. Закрыв наглухо створку окна, одергивает полы строгого пиджака. Выверенным движением поправляет узел галстука.
— Я в прокуратуру, вернусь поздно. Ты будешь дома весь день?
— Разумеется, а что?
— Вызову бригаду работников. На окна пора поставить решетки. Давно собирался, да все никак руки не доходили.
— Это лишнее, говорю же!
— Для нашей же безопасности. Дело решенное, — мягко целует меня в висок и уходит.
Ну вот и попалась птица в настоящую клетку.
Подхожу к окну и, прислонившись лбом к стеклу, смотрю на залитые солнечным светом ухоженные тропинки, на современную детскую площадку у дома и… парня в черном капюшоне, уверенно шагающего к ограждающему территорию жилого комплекса забору.
Он ушел. Он все понял и оставил меня. Да, я добивалась именно этого, но почему-то стою и отчаянно жду, чтобы он хотя бы обернулся… Но он не обернулся — подтянувшись на руках, легко перемахнул через ограждение и скрылся за монолитной толщей забора.
Глава 33
И сейчас я порхаю пальцами по клавишам, наигрывая душещипательную «К Элизе», то и дело смаргивая подкатывающиеся слезы. Я сбиваюсь, путаю ноты, но продолжаю играть, надеясь, что снова поможет. Когда-то ведь помогало.
Я ненавижу его! Ненавижу! Он мне врал!
Но сердцу все равно, оно не слышит вопля разума. Моя израненная душа тянется к нему, туда, сквозь витиеватые решетки на окнах… Но нельзя.
Прошло всего лишь три дня. Скоро станет легче. Всегда становится легче.
Скрипит дверь и в прореху робко заглядывает отец:
— Там это… к тебе пришел Кирилл.
— Я не хочу никого видеть, — с закрытыми глазами долблю по клавишам, пытаясь сконцентрироваться на мелодии.
— Мань, он волнуется. И Марина тоже. Мы все за тебя переживаем. Поговори с ним, ну чего ты.
Пальцы застывают, и в комнате повисает оглушающая тишина, лишь стены впитывают остаточное эхо моей бездарной игры.
— Ладно, пусть заходит.
Пора уже поставить точку.
— Только это… — тактично кашляет в кулак и понижает и так тихий тон: — Ничего ему не говори. Ну, о… ты поняла. Не надо. Кирилл хороший парень, все еще можно исправить. Я жизнь прожил, знаю.
Оборачиваюсь на отца и не могу сдержать ехидную ухмылку. Как же вы, «взрослые» и «прожившие жизнь» любите умничать и делиться своим нахрен никому не нужным опытом.
— Пусть уже заходит, пап.
Отец скрывается за дверью и через несколько секунд в комнату заходит вышколенный Кир. Даже сейчас, на каникулах, он не расстается с выглаженной рубашкой.
Я смотрю на него и вижу внешне красивого, но совершенно неинтересного парня. Мое сердце молчит.
Эти его ужимки, скучные темы для разговоров, жизнь «по линеечке»…
Меня раздражает Кирилл. И всегда раздражал. Какая же я дура.
— Привет, Маш, — робко мнется, а потом опускает на косметический столик подвявший от жары букет. — Это тебе.
— Спасибо, — смотрю на презентованный веник. Красивый, как и он сам. Но скучный, лишенный индивидуальности.
На запястье напоминая о себе жжет уродливый стебелек.
— Чего ты хотел, Кир?
— Узнать, как ты. Исчезла со всех радаров, мы с мамой волнуемся, — снова мнется. — Мы сильно отдалились за последние недели, — и торопливо, словно оправдываясь, — но я все понимаю! Правда. Сессия, зачеты. Ни до чего было. Я сам каждый день над учебниками, в три утра ложился. Григорьевна эта словно озверела — три шкуры готова была спустить. Даже я ей два раза пересдавал, а Потапова с Прохоровым вообще завалила.
Господи, ну что он несет…
— Да при чем тут учеба, Кирилл! — не выдерживаю. — Ты реально не догоняешь, почему мы отдалились?
— Э… нет.
Не догоняет.
Мне не хочется обижать его, унижать, как-то насмехаться, но разве можно быть настолько недалеким? Он же умный! Но дурак.
— Ну вообще, — прочищает горло, — мне говорили пару раз, что видели, как ты уходила с этим… Ну этим… — кривится, подбирая слово, — Кнутом. Но я слухам не верю. Правда! Ну мало ли, чего он там от тебя хотел. Если вы разговаривали, это же не значит, что у вас с ним что-то…
— Да спала я с ним, Кир, — обрываю его блеяние.
Кочетков поднимает на меня полные ужаса и непонимания глаза.
— В смысле — спала?
— В том самом. И очень много раз. Ты прости меня, ладно? Надо было сразу тебе сказать. Но я думала, ты сам догадаешься.
