Номер Кнута из телефонной книги давно стерт, но я безошибочно набираю его по памяти. Сердце колотится как отбойный молоток, с того дня, как он пробрался в мою комнату через окно я больше ни разу его не видела и не слышала.
Как он? Где? Целая неделя тишины. Бесконечно длинные семь дней…
Я слушаю гудки, жду, когда он ответит… а потом замечаю на стоянке его развалюху. Сбрасываю вызов, игнорируя приветствия Валеры неверными пальцами набираю код на воротах и вырвавшейся из силков птицей лечу к нему.
Распахнув дверь, падаю в душный салон, с разбега ныряя в небеса его ненормальных глаз.
— Ну наконец-то! Я уже всерьез собирался…
— Заткнись! — обхватываю ладонями его щеки и целую обветренные губы. И этот поцелуй… Это не просто поцелуй — это глоток живительного кислорода для уходящего на дно утопающего.
Как же сильно я по нему скучала!
Он ничего больше не спрашивает — совершив жадную прогулку руками под моей широкой футболкой нехотя прерывает поцелуй и заводит мотор. Я не допытываюсь, куда он меня везет, ведь после долгой разлуки это может быть только одно место на карте…
Глава 37
— Куда ты пропала так надолго? — он нависает надо мной, упираясь руками в подушку по обе стороны от моей головы. Его болтающийся у моего лица кулон в виде какого-то уродского жука щекочет подбородок.
— Я же тебе говорила — произошло недоразумение. Мой отец… короче, постарался. Свой хлеб он точно ест не зря, дару убеждения можно только позавидовать.
— Я знал, что без него не обошлось, — падает рядом, и я, подсунув под голову согнутую в локте руку, поворачиваюсь на бок. Беззастенчиво рассматриваю его покоцанную грудь. Столько мелких шрамов, боже. Вот уж действительно уличный котяра. Из тех, кто бродит ночами с ободранными в неравном бою ушами и будит своим грозным «мяу» всю округу.
— Я тоже злая на него, но где-то я его понимаю. Я его единственная дочь, а ты, мягко говоря, не похож на зятя, о котором все мечтают, — очерчиваю пальцем белесые полоски.
— Я примерно представляю, что он тебе обо мне рассказал. Но я не трогал ту девчонку.
— Я знаю. Но в прошлом тебя задерживали за воровство.
— Да, по малолетке было дело, приходилось. Но я не «общипывал» чужие карманы, никого не грабил. Так, жрачка из супермаркета, сигареты. Мне тогда было тринадцать и мы с Андрюхой реально порой голодали. Читала же, за что меня задержали? Я стащил тушку замороженной курицы. Эта скотина выпала из-за пазухи возле кассы и здорово отбила мне ноги.
Я хохочу, уткнувшись носом в его шею.
— Серьезно отбила! В ней было килограмма три, не меньше! Надо было тушенку по карманам распихать.
— Прекрати! — давлюсь.
Он тоже поворачивается на бок — зеркалит мою позу и смотрит в глаза так, что смешок застревает где-то в районе солнечного сплетения.
— Я не делал всего того дерьма, что мне приписывают. Я никого не убивал и в жизни не принимал тяжелых наркотиков. Да, чудил, всякое было. И на спор, и просто по дурке, но все не так безнадежно, цветочек. Я могу изменить свою жизнь. Знать бы только, ради кого.
— А твой отец? — решаюсь шагнуть на наверняка опасную территорию. — Не расскажешь мне о нем?
Паша тяжело вздыхает и снова роняет голову на подушку. Затем протягивает руку и, подцепив со стола коробку спичек, пихает одну в зубы.
— Батя мой неплохой человек, но как бы это сказать — слабохарактерный. Ну, знаешь, куда ветер подует… Когда мама начала пить, он мог на нее повлиять. По-мужски. Мог. Но не стал. Нет, не то, чтобы совсем молчал — пытался там что-то, но она его не слушала, все обвиняла, что это из-за него она «до такой жизни докатилась». Мол, нищие, все дела. Жили мы и правда хреново — отец никак не мог устроиться на нормальную работу, мать вечно выгоняли за то, что приходила поддатая, короче, полная задница. Я мелким был, но хорошо то время помню. Такое попробуй забыть, — губы трогает горькая усмешка, а потом он снова становится серьезным, и я понимаю, что мы подошли к самому главному. — Года через полтора после смерти матери он познакомился там с одной, нормальная тетка, конфеты нам с Андрюхой передавала. Батя вроде как отживел, намекал, что скоро у нас, может, новая мама появится. Нормально все шло и реально начало казаться, что забрезжил слабый свет в конце нашего наполненного бесконечным дерьмом тоннеля. А потом, когда отец был у нее дома, у этой тетки, туда заявился ее бывший муж, начал распускать руки, избил ее жутко. Ну у отца кукушку и сорвало. Он не хотел его убивать, просто так получилось. Иначе тот мужик бы ее реально прикончил.
— А ее показания разве не приняли в расчет?
— Приняли, но это особо не помогло. Заяв в ментовку от нее на бывшего никогда не поступало, перед законом он был законопослушным гражданином, бывший военный, а вот мой отец цветмет на работе воровал, за что и был когда-то уволен по статье. Да и вообще репутация так себе. Короче, сама знаешь, прокурору лишь бы найти козла отпущения и побыстрее закрыть дело. К тому же, как я потом узнал, мой отец и твой в прошлом были знакомы. Но, как видишь, друзьями их назвать было сложно.
— Мой отец знал твоего? Но как? Откуда? Они учились вместе?
— Тут ничего не скажу, не знаю.
То, что папа знал отца Кнута насторожило. Если так, то вариант с «чем-то личным» обретает под собой вполне реальную почву. Я люблю своего отца, очень, даже не смотря на то, что он мне врал. Он единственный близкий для меня человек, он мой папа и другого у меня нет, но так же я прекрасно знаю его характер. Очень сложный. Принципиальный. И мстительный, как бы мне не хотелось думать о нем иначе.
Все так сложно… Ну почему именно Кнут, а не кто-то другой? Почему не Кирилл — наши родители отлично спелись, все было бы так гладко. Но нет, я не ищу легких путей.
Влюбиться в парня, который абсолютно тебе не подходит? Спроси меня, как.
Запускаю пальцы в его уже слегка отросшие волосы. Забавно, оказывается, они вьются. Наверное, поэтому от так коротко стрижется.
— Из тебя получилась бы милая девчонка, — дразнюсь. — Наверное, в детстве ты был чертовым обаяшкой.
Кнут закатыват глаза и, перевернувшись на живот, рывком подсовывает меня под себя.
— А ты, наверное, была той еще набалованой папиной дочкой.
— Почему это была? Даже обидно.
Но я не могу без него, без моего ненормального Кнута. Он не на запястье мне татуировку выбил — поставил инициалы на сердце.
Я люблю папу, много лет у меня не было никого ближе него, но сейчас я узнала, каково это — любить мужчину совсем не родственной любовью, и чувство это во много раз сильнее.
Мне будет тяжело перестать общаться с отцом, но разрыв с Кнутом я не переживу.
Вот так, играючи, я и сделала свой судьбоносный выбор. Еще не зная, куда он меня приведет.
