– Я тоже. Тетя Хиллбилли хочет сказать тебе «привет».
– Подключи ее. И будь умницей, поднимайся на борт сразу, как мы вернемся на Главную Базу, хорошо? Я не смогу сразу уйти с флагмана.
– Приду, Зебадия. Обещаю. Как только закончу благодарить моих охранников и ударную группу. А! Лейф хочет, чтобы мы их навестили – сказала, что ты это решишь. А вот и Хильда. Пока, любимый!
Появилось эльфийское лицо Язвы.
– Привет, адмирал Блай!
И снова у меня случилось внезапное озарение – Язва выживет! Если бы еще Джейк позвонил… Хотя… вдруг с ним у меня ничего не будет? Я и так уже получил достаточно.
– Привет, Язва, золотце. Что у тебя надето под этим?
– Духи и бижутерия – что я, по-твоему, должна была надеть?
– Наставишь себе синяков.
– Нет, подкладка в броне что надо. Джейк звонил по поводу приглашения Морин?
– Нет, но Лейф написал. Меня и Дити это устраивает.
– Тогда это устраивает всех – я им скажу. А теперь я отключаюсь от твоей вип-связи, дорогой адмирал.
– Погоди. У меня тут пока никакие сигналы тревоги не вспыхивают. Язва, ты говорила, что расскажешь, почему меня выбрали на эту нелепую должность.
– Уверен, что хочешь это знать?
– Если бы я мог дотянуться через экран, я бы тебя отшлепал.
– А потом поцелуешь? Ладно, так и быть, скажу. Это не из-за твоих умственных способностей или наполеоновского гения.
– Я знаю! Но почему меня не пустили в бой, а запихнули на самый верх, на показную должность? Это унизительно.
– Зебби, это не показная должность. Это ключевое место.
– Мне лучше знать. Все за меня решили. Вообще все.
– Не совсем, Зебби. Ментор сказал, что у Патруля есть все эксперты по стратегии, военные аналитики, тактики и логисты, какие только могут понадобиться. Но ты умеешь кое-что такое, чего не умеет больше никто.
– Что? Я умею шевелить ушами.
– Приманивать удачу, Зебби. Это твоя сверхъестественная способность поступать правильно в критической ситуации. Именно поэтому Ворсел не вылезал с Главной Базы. Не для того, чтобы тренировать Дити, меня или Джейкоба. А чтобы отточить твой уникальный талант. Чтобы ты мог использовать его сегодня.
– Будь я проклят!
– Нет, Зебби, не будешь. Если что-то произойдет, что-то непредвиденное, ты примешь правильное решение – и мы победим. Он – она – уверена в этом.
– М-м-м. Так ты определилась – Ментор он или она?
– Она и то, и другое. Он многолик. Когда Ментор поприветствовал меня в облике сестры-близняшки Глинды, я сказала ему, чтобы он прекратил эту чепуху, потому что галлюцинациями меня не одурачишь. Тогда она превратилась в Санта-Клауса или какого-то всеми любимого дедушку, а я велела ей превратиться обратно, потому что мы прекрасно ладили с Глиндой, и мне совсем не интересно было смотреть на аппаратуру жизнеобеспечения, которую использует такое продвинутое существо. Так что он снова стал близнецом Глинды, а я смирилась с этой иллюзией, она такая милая. И мы прекрасно поладили. Какое-то время мы говорили о тебе. Ментор велел передать, что, если ты когда-нибудь захочешь посетить Эрайзию, тебе там будут рады.
– Они не повесят на меня Линзу!
– Тебе не предложат Линзу, Зебби. Потому что то, что ты делаешь, не требует Линзы. Она тебе нужна не больше, чем мне. Это было просто дружеское приглашение.
– Ну… Язва, у меня сейчас все замигало – увидимся позже!
– Целую, Зебби. Не заработай язву.
Минус четыре минуты пятьдесят секунд отсчета…
Мы победим! Я неожиданно это понял.
Мы полностью уничтожим это грязное племя. Не всех сегодня. Но мы это сделаем. И мы отстроим Уютную Гавань.
Минус десять секунд отсчета…
Паразиты, мы вернулись!
НОЛЬ!
Послесловие редактора
«Опус № 176»
Этот роман должен был стать финальной точкой в карьере писателя Роберта Хайнлайна, все к этому шло, все необходимые условия были соблюдены, сцена подготовлена, а герои пьесы расставлены по местам. Но по странному стечению обстоятельств этого не произошло, жизнь писателя внезапно сделала резкий поворот и продолжилась, а ее несостоявшийся эпилог был признан нежелательным фактом карьеры Грандмастера, бастардом, лишен чинов и имущества и отправлен под нож гильотины. Но все это случилось потом, а вначале была идея, которая осенью 1976 года звучала так: «Панки против Барсума». Барсум – это вымышленный Марс писателя Берроуза, детская любовь американских фантастов Золотого Века, основа основ всей их культуры, а «панки» (которые в романе пишутся «Panki», а вовсе не «punks», как должны писаться настоящие панки), это неведомая, но вполне реальная угроза, нависшая над миром. Что такое эти самые Panki? Тут я должен вступить на зыбкую почву предположений, ни один из исследователей Хайнлайна не углублялся в эту тему, так что последующая пара абзацев может содержать полную чушь.
Не думаю, что Хайнлайн позаимствовал это слово из бенгальского «а есть что выпить?» или творчески переосмыслил название корейского блюда из риса и зелени. Скорее всего, это слово несет в себе какой-то глубокий смысл, например «пан» – все, «ки» – энергия… а может, оно не значит ровным счетом ничего, или же это действительно «панки». Слово «панк» в оригинальном значении слова – это отбросы, бездельники, гопники, шпана, а начиная с конца 60-х – «та молодая шпана, что сотрет нас с лица Земли»©. В 60-х – начале 70-х панки были определенно контр-культурой, причем с конкретными левацкими замашками. Связь между «панки» в романе и панками в реальном мире, если и существует, то не слишком сильная. Вряд ли Хайнлайн воспринимал это движение всерьез, в конце концов, это была не «красная угроза» 50-х, в ответ на которую он написал «Кукловодов». Но в мире что-то происходило, люди менялись, демократия ветшала, писатель чувствовал какую-то неясную тень, наползающую из неведомого Мордора, и «панки» могли показаться ему подходящим словом, чтобы обозначить им все угрозы, витающие в воздухе. Можно предположить, что слово «панкú» (panki) Хайнлайн образовал искажением английского слова «панк» (punk). С точки зрения написания слово изменилось радикально, а ударная «i» на конце изменила его звучание, придав ему инопланетный колорит. Ведь по замыслу это было барсумское слово. (Однако, написанное кириллицей, panki теряет всю свою инопланетную маскировку, и его хочется прочитать именно как «па́нки».)
Хайнлайн не остановился, придумав слово, обозначавшее зловещих пришельцев-сатаноидов, он продолжил эксперименты с барсумским языком. Если помните, Берроуз в своих романах использовал термины «джед»/«джеддак» и «джеддара» (феминитив от «джеда»). Хайнлайн сымитировал «барсумский» метод словообразования и образовал от «панкú» слово «панкéра». Но тут он явно перемудрил. Хотя бы потому, что у панки не может быть феминитивов, ведь они, как известно, гермафродиты. Тем не менее слово Хайнлайну понравилось, и он стал употреблять «панкера» в качестве единственного числа от множественного «панки». А в ряде случаев это обозначение особи (панкера), принадлежащей к виду панки. Впервые в тексте они появляются в тридцатой главе в довольно вычурной фразе: «a Pankera – of the Panki that once invaded Barsoom» («Панкера из Панки, что некогда вторглись на Барсум»). Далее в романе Хайнлайн весьма произвольно чередует «панкера» и «панки», причем из контекста непонятно, какой смысл имеют эти чередования. Все это добавило головной боли переводчику, которому можно только посочувствовать. Подозреваю, что Хайнлайн, взяв за основу берроузовское «Джеддак из Джеддаков», придумал свой псевдобарсумский оборот «Pankera of the Panki», совершенно не задумываясь над конкретным смыслом этих терминов, а потом вставлял их в текст чисто по наитию. Не стоит забывать, что мы имеем дело с первым черновиком романа, который писатель даже не вычитал. Хайнлайн лишь раз пробежался по нему, сократив примерно на четверть. Возможно, он планировал при подготовке чистовой рукописи как-то упорядочить этих панки-панкер, но мы об этом уже никогда не узнаем.
