Муж Хильды опустился на колени, она взяла его за руку и провела ей по волосам «рейнджера».
– Чувствуешь эти шишки, дорогой?
– Да!
– Похоже на рожки только что родившегося ягненка, ведь так?
– О… «И увидел я другого зверя, выходящего из земли; он имел два рога, подобные агнчим, и говорил как дракон»!
Я тоже присел на корточки и пощупал набухшие рожки.
– Вот проклятье! Он вышел из земли – по крайней мере, поднялся по этому склону – и говорил как дракон. То есть недружелюбно, а все драконы, о которых я слышал, говорили злобно или вообще изрыгали огонь. Хильда, когда ты будешь разделывать эту тварь, то поищи в ней Число Зверя.
– Так и сделаю. Кто поможет мне доставить этот образец в дом? Ищу троих добровольцев.
Дити глубоко вздохнула:
– Я один из них. Тетя Хильда… ты обязательно должна это делать?
– Дити, это нужно делать в институте Джона Хопкинса, где есть рентген, надлежащие инструменты и цветное головидение. Но здесь и сейчас я лучший биолог, поскольку я единственный биолог. Девочка моя, ты вовсе не обязана на это смотреть. Тетя Язва ассистировала в операционной неотложке, когда туда сносили пациентов после аварии из пяти машин… для меня кровь – просто грязь, которую нужно убрать. Зеленая кровь в этом смысле меня особенно не беспокоит.
Дити сглотнула.
– Я помогу нести. Я же сказала, что помогу!
– Дея Торис!
– Сэр? Да, мой капитан?
– Отойди в сторону. Возьми это. И это, – я отстегнул шпагу, снял ремень и плавки и отдал все это Дити. – Джейк, помоги мне поднять его на плечи… да, «захват пожарного».
– Я лучше помогу нести, сынок.
– Нет, в одиночку я управлюсь с ним лучше, чем мы вдвоем. Язва, где ты хочешь работать?
– На обеденном столе.
– Тетя Хильда, я не хочу, чтобы эта штука была на моем… Ой! Прошу прощения, теперь это твой обеденный стол.
– Прощу, если признаешь, что это наш обеденный стол. Дити, сколько раз я должна повторять, что не собираюсь выжить тебя из твоего собственного дома? Мы со-домохозяйки, и мое старшинство просто означает, что я на двадцать лет старше. К моему сожалению.
– Хильда, дорогая, что ты скажешь насчет верстака в гараже, покрытого клеенкой, и бестеневой лампы над ним?
– Я скажу «клево»! Я не думаю, что обеденный стол – это место для вскрытия. Но я не смогла придумать ничего другого.
С помощью Джейка я взгромоздил эту чертову тушу себе на плечи в «захвате пожарного». Дити отправилась вперед, держа мою шпагу, ремень и плавки в одной руке, чтобы другой цепляться за мою свободную ладонь – несмотря на предупреждение, что она может испачкаться кровью чужака.
– Нет, Зебадия, это были детские страхи. Я не позволю им овладеть мной снова. Мне нужно победить всякую брезгливость, ведь скоро мне придется менять пеленки.
Потом она немного помолчала и добавила:
– Я первый раз видела смерть. Человека, я имею в виду. Следовало бы сказать «чужака-гуманоида»… но я-то думала, что это был человек. Однажды я видела, как щенок попал под колеса, и меня тогда стошнило. Хотя это был не мой щенок и близко я не подходила. Взрослый человек должен встречать смерть лицом, разве не так?
– Встречать лицом, да, – согласился я. – Но вовсе не черстветь душой при этом. Дити, я видел слишком много смертей. Но я так и не сумел к этому привыкнуть. Нужно принять смерть, научиться ее не бояться, а после никогда не беспокоиться по этому поводу. «Пусть только сегодня идет в счет»
[65] – как сказал мне друг, чьи дни были сочтены. Живи в таком состоянии духа, и когда смерть придет, она придет как долгожданный друг.
– Ты говоришь во многом так же, как моя мама говорила мне перед смертью.
– Твоя мать наверняка была необычной женщиной. Дити, за две недели, что мы знакомы, я слышал так много о ней от вас троих, что мне кажется, будто я знал ее. Друг, которого не видел последнее время. Все говорит, что она была мудрой женщиной.
– Я тоже так думаю, Зебадия. И конечно, она была доброй женщиной. Иногда, если передо мной стоит тяжелый выбор, я спрашиваю себя: «Что бы сделала мама?» – и все становится на свои места.
– И мудрая, и добрая… и ее дочь такая же. Да, сколько тебе лет, Дити?
– Это имеет значение, сэр?
– Нет. Любопытство.
– Я написала дату рождения на заявлении о вступлении в брак.
– Любимая, моя голова тогда кружилась так сильно, что я едва помнил, когда сам родился. Но я не должен был спрашивать, ведь возраст у мужчин, а у женщин – дни рождения. Я хочу знать, когда твой день рождения, и мне не нужен год.
– Двадцать второго апреля, Зебадия, на день раньше Шекспира.
– «Ни возрасту не иссушить ее»…
[66] Женщина, а ведь ты хорошо сохранилась!
– Спасибо, сэр.
– Этот дурацкий вопрос возник потому, что я решил, что тебе двадцать шесть… исходя из того, что у тебя есть докторская степень. Хотя ты выглядишь моложе.
– Я думаю, что двадцать шесть – вполне подходящий возраст.
– Я не спрашивал, – поспешно сказал я. – Я запутался, потому что знаю возраст Хильды… потому что слышал, как она заявляет, что на двадцать лет старше тебя. И все это никак не бьется с моей более ранней оценкой, которая базируется на предполагаемом возрасте окончания школы и сроке, необходимом для получения двух степеней.
Джейк и Хильда задержались у бассейна, где Джейк отмывал руки и убирал с тела пятна крови чужака. Не обремененные грузом, они поднимались по дорожке быстрее нас и оказались точно позади в тот момент, когда Дити ответила:
– Зебадия, я вообще не заканчивала школу.
– Ого.
– Это правда, – подтвердил ее отец. – Дити приняли в университет по результатам вступительных экзаменов. В четырнадцать. Никаких проблем, поскольку она оставалась дома и не занимала места в общежитии. Степень бакалавра получила за каких-то три года… И это было очень здорово, поскольку Джейн успела дожить до того, чтобы увидеть, как Дити лихо трясет кисточкой на академической шапочке. Джейн сидела в инвалидном кресле, счастливая как ребенок – врач сказал, что такие эмоции ей точно не повредят… он имел в виду, что она все равно умирает, – он помолчал и добавил: – Если бы ее матери было отпущено еще три года, она бы увидела, как Дити получает доктора… это было два года назад.
– Папа… иногда ты такой болтун!
