“Мы ухооодим, – неслось со сцены. – Мы не нужны вам".
Ларри, ничуть не смутившись, крикнул Перри в ухо:
– Где ты был?
Перри, как во время шахматной партии, сообразил, что, если не предпринять решительные шаги, эта мелкая пешка будет преследовать его по пятам, затрудняя поиск наркотиков. Его вновь охватило ощущение космической несправедливости. И вновь он подумал, что винить в этом вправе только себя.
Как быть? Решительный ход явился ему, как на шахматной доске, и Перри объял трепет: осмелюсь ли? Он поманил Ларри за собой в опустевший вестибюль, и Ларри охотно повиновался.
– Я вот что придумал, – сказал Перри.
– Что, что? – спросил Ларри.
– Давай напьемся.
Ларри тут же принялся теребить сальные крылья носа.
– Ладно.
– У твоей матери ведь есть бар?
Пальцы терли кожу. Ноздри вдыхали кожное сало. Глаза круглились.
– Иди домой, – продолжал Перри, – и возьми из бара что-нибудь, чего она не хватится, трипл-сек или мятный ликер. Сгодится любая более-менее полная бутылка.
– Угу, э-э-э… а как же правила?
– Спрячешь бутылку в сугробе, она не замерзнет. Сделаешь это ради меня?
Ларри явно испугался.
– Тогда пойдем вместе.
– Нет. Это вызовет подозрения. И не торопись, я тебя дождусь.
– Ну не знаю…
Перри схватил свою пешку за плечи, взглянул Ларри в глаза.
– Иди и сделай. Потом сам же спасибо скажешь.
Видя свою власть над Ларри, Перри почувствовал, как отодвигается край кратера. Отказавшись от мысли стать хорошим, он даже ощутил нечто вроде облегчения. Стоя в дверях, Перри смотрел, как Ларри торопливо пересекает парковку.
Лора Добрински, уже за церковным кабинетным роялем, во все горло орала песню Кэрол Кинг. Перри вернулся в зал и принялся пробираться сквозь толпу, то и дело останавливаясь и обнимаясь с парнями и девушками из “Перекрестков” – с девицей, которая призналась, что восхищается его словарным запасом, и с той, которая подначила его открыто выражать чувства, и с той, с которой они, к всеобщему одобрению, разыграли экспромтом скетч об угрозе нечестности, и с той, которая во время парного упражнения призналась ему по секрету, что месячные у нее начались в неполных одиннадцать лет, а парень, который помогал ему рисовать афиши, показал Перри большие пальцы, вдобавок он удостоился дружеского кивка даже от такой знаменитости, как Айк Изнер, чье лицо Перри щупал с завязанными глазами во время упражнения на доверие и чьи слепые пальцы щупали его лицо. Никто из них не мог заглянуть в его черепную коробку, все они, обманувшись, аплодировали его эмоциональной искренности и все вместе мягким коллективным импульсом подталкивали его, точно макроскопический жгутик, к тому, чтобы он вошел в ближний круг “Перекрестков”. От объятий Перри по-прежнему получал удовольствие, но край кратера вновь подобрался к нему, теперь в виде классического вопроса: какой смысл? Ближний круг не имеет реальной власти. Это всего лишь цель в абстрактной игре.
Возле угла сцены, близ американского флага, который церковь по каким-то причинам сочла себя обязанной вывесить на флагштоке, Перри наткнулся на всех своих старых друзей. Бобби Джетт и Кит Страттон, Дэвид Гойя и его землистолицая подружка Ким, и Бекки, рядом с которой стоял незнакомый взрослый мужик с густыми бакенбардами, в рыжем кожаном пальто с поясом, точно сбежал со съемочной площадки “Модных копов”. Ким проворно обняла Перри, и он с удовольствием отметил, что от ее волос пахнет сканком. Где трава, там надежда жива. Бекки лишь махнула ему, но по-доброму. Сейчас она почему-то казалась выше ростом и лучилась благополучием, и Перри острее ощутил собственную малорослость и стремительно растущее неблагополучие.
Таннер Эванс на сцене взял акустическую гитару, его дружок с афро – банджо, и “Ноты блюза” затянули теологически-тенденциозную балладу, текст которой Перри знал, поскольку эта баллада считалась полуофициальным гимном “Перекрестков”, Таннер Эванс написал ее специально для общины, эту балладу часто пели под конец воскресных занятий.
Песню поют перемены, а вовсе не ноты,
Я искал то,
Чего во мне нет,
Я встретил друга,
Между нами нашел ответ.
Да, песню поют перемены, а вовсе не ноты.
Бекки завороженно смотрела на Таннера, стиляга с бачками завороженно смотрел на Бекки, а Дэвид Гойя, которому вместо строчки “между нами нашел ответ" нравилось петь “между ее ног я нашел ответ", таращился на толпу, точно глухой старик, дивящийся наглядному доказательству звука. Перри дернул его за рукав, увел в коридор.
– У тебя есть? – спросил он.
В свете коридорных ламп было видно, что глаза у Гойи красные, а выражение лица мечтательное.
– Увы, нет.
– А у кого есть? Если ты знаешь.
– В этот поздний час даже не скажу. Все разобрали рано и быстро.
– Дэвид, ты думал, я не приду?
– Что тебе ответить? Так уж вышло. И теперь да, все карманы пусты. Надо было приходить вместе с сестрой.
– С сестрой?
– А что такого? Разве мы не любим Бекки?
Край кратера издевательски жег Перри подошвы. Очевидно, несмотря на недавний прогресс в отношениях с сестрой и прекращение боевых действий, она так и не отказалась от масштабного замысла отобрать у него все имеющееся.
– Кстати, – продолжал Гойя. – Ты знал, что она с Таннером Эвансом? Знал, а нам не сказал?
Перри таращился на латунные ручки дверей, за которыми “Ноты блюза” исполняли “Песню перемен” куда лучше, чем ее пели на воскресных занятиях “Перекрестков”.
– По сообщениям очевидцев они целовались, – продолжал Гойя. – Ким… как это говорится? Ким сгорает от любопытства.
Вниз, вниз, вниз. Перри катился вниз.
– Может, сходим к тебе? – спросил он Дэвида. – Я… дело в том, что… может, сходим пополним запас?
– Был разговор о блинчиках, – ответил Гойя. – Бекки хочет полуночных блинчиков, и кто же ее осудит? Ким идет. А куда Ким направит стопы…
– Мы их потом догоним.
Острое нетерпение в голосе Перри, похоже, лезвием рассекло добродушие Гойи. В его красных глазах читалась настороженность.
– У тебя что-то случилось?
Космос несправедлив. Потратив время на разговор с матерью, Перри опоздал и не сумел облегчить беспокойство, которое вызвал у него разговор; с другой стороны, пропусти он разговор и приди на концерт раньше, то и беспокоиться ему было бы не о чем, – следовательно, он вполне мог бы соблюсти данный себе зарок.
– Я просто… – ответил он. – Я, э-э… А кто идет?
– Ким, Бекки, я. Таннер, наверное, тоже. Может, еще кто-то.
