Четыре года спустя он принял назначение в сельский приход в Индиане, надеясь хотя бы отчасти вернуть утраченное. Он радовался, что теперь чаще видится с дедом, который, противореча сам себе, женился на Эстелле и поселился в ее родном городке, в двух часах к северу от Расса. Но ощущение потери было духовным, а не географическим. Оно всюду следовало за ним, и звали его Мэрион. Теперь он привык рассчитывать на нее, уже не восхищался, а лишь пользовался ее умениями, занимался с нею любовью исключительно для зачатия, и недобрые чувства, связанные с ее первым браком, вернулись к нему с новой силой: его глодала обида. Он не понимал, почему пренебрег советом Клемента и женился на первой, в кого влюбился.
В плохие дни он видел простака из Индианы, которого окрутила городская девица старше его годами, завлекла сексуальной сноровкой, приобретенной с другим мужчиной. В худшие дни он подозревал, что Мэрион прекрасно понимала: он достоин лучшей партии. Наверняка она понимала, что, как только он покинет тесный мирок Флагстаффа, встретит женщину и помоложе, и повыше ростом, не такую чудачку, которая больше восхищалась бы его умениями – и ни разу не была замужем. Мэрион соблазнила его заключить контракт, прежде чем он узнал свою рыночную цену.
И все же даже тогда он, возможно, смирился бы с тем, что женился на ней, если бы она тоже была девственницей, когда они познакомились. Он сознавал, что обида его ничтожна и греховна, но от этого она не терзала его меньше. В заключительной, осязаемой форме, которую обида обрела после того, как сон о Салли Перкинс открыл ему глаза на множество желанных женщин, Расса мучило, что Мэрион познала удовольствие секса с другим, а он только с нею. Он готов был терпеть ее превосходство во всем остальном, но только не в этом.
Войдя в автобус в Нью-Проспекте, Расс с неудовольствием обнаружил, что место возле Фрэнсис занято: они с Тедом Джерниганом, наставником из числа родителей, сидели сразу за водителем. Тед представлял угрозу (любой другой мужчина представлял угрозу), но Расс усвоил урок: лучше держаться в стороне, чем навязываться. Лучше устроиться с ребятами в глубине салона, перебрасываться мячом, подпевать песням (он уже выучил почти все), выслушивать советы, как правильно брать на гитаре аккорды в ми и ре мажоре, наперебой высматривать автомобильные номера разных штатов: пусть Фрэнсис поскучает одна. Он больше не вмешивался в дела “Перекрестков”, и популярные ребята приняли его; их отношение так выгодно отличалось от того, что было в прошлую поездку в Аризону, что Расс вполне обошелся бы без Фрэнсис и связанных с нею сложностей.
Наконец они въехали в Навахо-нейшн
[55]. Вдоль шоссе в закатном свете мелькали дети, торгующие бусами из ягод можжевельника, щиты с рекламой тканых вручную одеял и украшений из бирюзы, сувенирные лавки, ломившиеся от безликого кича, далее попалась вывеска “НАСТОЯЩИЙ ХОГАН НАВАХО”, деревянная статуя индейца Великих равнин в полном головном уборе, гигантский вигвам. Смолкли последние из пяти гитар в автобусе. Кэролайн Полли, сидевшая напротив Расса, читала Карлоса Кастанеду. Ким Перкинс учила Дэвида Гойю играть в веревочку, остальные девушки играли в пики
[56], а парни, не таясь, рассматривали порнографический комикс, который Кит Страттон купил в придорожном кафе в Тукумкэри, и улюлюкали. Расс мог бы отобрать у них комикс, объяснив, что подобное чтиво унижает женщин, но он слишком устал, а ребята в его группе в целом подобрались безобидные. Роджер Хангартнер в прошлом году во время поездки с “Перекрестками” курил траву, за Дарси Мэнделл следовало присматривать, поскольку у нее диабет, Элис Рэймонд еще не оправилась от смерти матери, а Джерри Коул, как заведенная, твердила раздражающие избитые фразочки (“Дорвались до кормушки”, “Осень стланно”), но по-настоящему трудных подростков в группе не было – Перри ехал в автобусе с Кевином Андерсоном. В Тукумкэри Расс спросил Кевина, как там Перри, Кевин ответил, что Перри перевозбужден, всю ночь болтал без умолку и не хочет выходить из автобуса. Расс мог бы пойти поговорить с сыном, но пусть теперь им занимается Кевин, а его это не касается.
Когда на горизонте замаячила водонапорная башня Мэни-Фармс, Расс пробрался вперед и попросил Теда Джернигана поменяться с ним местами. Заняв нагретое Тедом место, Расс спросил Фрэнсис, удалось ли ей поспать.
Она отодвинулась, холодно взглянула на него.
– Ты имеешь в виду, между рассуждениями Теда, как бы он разобрался с вьетконговцами и сколько я переплатила за дом?
Расс засмеялся. Давно он не был так счастлив.
– Я думал, ты присоединишься к нам.
– Один из нас знает всех в автобусе. Другой никого.
Улыбка испарилась с его лица.
– Прости.
– Ты говорил, что тоже бываешь козлом, но я не верила.
– Прости, пожалуйста.
Она отвернулась к окну и больше на него не смотрела.
Солнце село за Черную Месу, и долгие сумерки опустились на Мэни-Фармс, на его слишком широкие дороги со скупым освещением, его одинаковые дома, выстроенные на средства Бюро по делам индейцев, его утилитарные здания школ и пыльные склады. Расс подсказывал водителю дорогу к зданию совета и выскочил из салона в тот самый миг, когда к совету подъехали остальные два автобуса. Сердце его немедленно отреагировало на разреженный колючий воздух. Расс подошел к двери, и навстречу ему вышла крепкая молодая женщина в красной шерстяной куртке.
– Вы, наверное, Расс.
– Да. Ванда?
– Признаться, Расс, мы ждали вас раньше. – В жизни ее голос оказался таким же зычным. – Я бы хотела обсудить план ваших действий.
– То есть, э-э… приказ?
Ванда закивала – так же энергично, как говорила.
– У нас приказ, вы можете нам помочь. Но раз уж вы пожелали остаться в Мэни-Фармс, мы готовы разместить здесь обе группы. Я говорила с директором, он не против.
– Что за приказ?
– Согласно приказу, в Китсилли нужно построить пандусы для инвалидов. Один спереди, второй у пожарного выхода. И туалет тоже приспособить под нужды инвалидов. Но буду с вами честной и откровенной. Лучше бы вам остаться в Мэни-Фармс.
От трех автобусов, моторы которых сейчас работали на холостом ходу, донесся хруст гравия, рык Эмброуза, бормотание Кевина Андерсона. Если группа Расса останется в Мэни-Фармс, то он окажется с Перри, а Фрэнсис с Ларри. Расс быстро, пока не вмешался Эмброуз, ответил Ванде, что предпочел бы действовать по первоначальному плану. Ее энергичный кивок выражал одно, тревога на лице – другое.
– Если хотите, езжайте в Китсилли, – сказала она, – но я очень вас прошу не уходить далеко от школы. Не ходить поодиночке и с наступлением темноты не покидать здание школы.
– Хорошо. У нас и раньше были такие правила.
