Неделя на плоскогорье стала пыткой. Все ребята, даже его собственный сын, верили, что он обманул их и поменялся местами с Эмброузом совсем по другой причине, и сказать им правду (о том, что Кит Дьюроки невысокого мнения об Эмброузе) было бы по отношению к Киту нечестно, а к Эмброузу жестоко. Расс по-прежнему, как дурак, считал Эмброуза своим другом, заслуживающим защиты. Но в остальном Расс оказался далеко не дурак. Он видел, как горько вся группа обиделась на него из-за того, что он поехал в Китсилли. Он видел, что Лора Добрински и ее друзья готовы на все, лишь бы не работать с ним вместе, он чувствовал их ненависть каждый вечер, когда группа усаживалась вокруг свечи, и понимал, что как пастырь обязан побеседовать с ними об этом. Он снова и снова пытался поговорить с глазу на глаз с Салли Перкинс, которая еще недавно доверила ему тайну, но Салли его избегала. Опасаясь, что во время общей беседы ему выскажут в лицо ужасные вещи, Расс решил страдать молча, пока Эмброуз сам не назовет им причину, по которой остался в Раф-Роке.
Когда две группы наконец воссоединились, Расс уже настолько пал духом, что не стал умолять Эмброуза все объяснить. Он ждал, что Эмброуз сделает это по собственной воле, но тот провел чудесную неделю в Раф-Роке, покорил ту половину группы, которая прежде тянулась к Рассу, упрочил свои позиции на территории Расса и словно не замечал его уныния. Расс наблюдал, как группа из Китсилли приветствует Эмброуза подчеркнуто-радостными объятиями, и горько сожалел о своем великодушии. Он уже раскаивался, что не прислушался к предостережениям Мэрион. Расс лишь теперь осознал, что между ним и его молодым помощником с самого начала завязалось соревнование, о котором он, Расс, не догадывался.
Но даже теперь, даже зная, что Эмброуз ему не друг и никогда не был другом, Расс поразился бесстыдству, с каким тот предал его. На первом воскресном собрании после Аризоны, когда Лора и Салли истерзали его душу, выплеснули ему в лицо подростковый яд, Эмброуз пальцем не шевельнул, чтобы это пресечь, стоял себе в уголке и с неодобрением наблюдал за происходящим, причем неодобрение его вызывал, видимо, сам Расс, и когда большая часть группы вышла из комнаты, где стояла неожиданная для апреля жара, Эмброуз встал на сторону не коллеги, не благовоспитанных ребят из церкви, в которой работал, а нецерковного сброда, клевых парней и популярных девиц, Рассу же оставалось лишь спрашивать Бога, чем он заслужил эту кару.
Через несколько бесконечных минут он получил ответ – или подобие ответа. Эмброуз вернулся и попросил Расса спуститься.
– Я тебя предупреждал, – сказал он на лестнице. – Этого можно было избежать.
– Ты обещал поддержать меня, – парировал Расс. – Ты обещал, я цитирую, что “не позволишь ситуации выйти из-под контроля”.
– А ты отказался с ними поговорить.
– По-моему, это и называется “выйти из-под контроля”!
– Дело серьезное, Расс. Ты должен услышать, что сказала мне Салли.
На втором этаже оказалось ничуть не холоднее. Эмброуз привел Расса в свой непроветриваемый кабинет, где сидели на диване Лора и Салли, и закрыл дверь. Лора улыбнулась Рассу жестокой улыбкой победительницы. Салли угрюмо таращилась на свои руки.
– Салли, – произнес Эмброуз.
– Не вижу смысла, – откликнулась та. – Надоела мне эта церковь.
– По-моему, Расс имеет право узнать обо всем от тебя.
Салли закрыла глаза.
– Дау меня до сих пор мурашки по коже. Не поездка, а кошмар. Когда он вошел в автобус, я думала, всё. Я глазам своим не поверила.
– Мы с Рассом специально поменялись местами, – вставил Эмброуз. – Он лучше меня умеет то, что там нужно было делать.
– Даже не сомневаюсь. Я не сомневаюсь, что у него нашлась причина. Но мне показалось, что он преследует меня.
В кабинете стояла невыносимая жара. От испуга и неожиданности Расс не знал, что думать.
– Салли, посмотри на меня, – попросил он. – Пожалуйста, открой глаза и посмотри на меня.
– А ей не хочется на вас смотреть, – заявила Лора, уверенная в собственной правоте.
– Мне всего лишь хотелось, чтобы он оставил меня в покое, – продолжала Салли. – Тогда, в его кабинете, я испугалась. И глазам не поверила, когда он поехал за мной в Китсилли.
“Он, его, ему” ранили Расса больнее, чем нежелание Салли посмотреть на него. Точно он и не человек, а неодушевленный предмет.
– Ничего не понимаю, – сказал Расс. – Мы с тобой так хорошо побеседовали, и с моей стороны было бы ошибкой просто так это оставить. Я священник, я должен помогать людям. Не понимаю, с чего ты взяла, что у меня к тебе особое отношение.
– С того, что мне так кажется, – ответила Салли. – Сколько вам раз повторять, чтобы вы отстали от меня?
– Я правда не понимал, что давлю на тебя. Я всего лишь старался показать тебе, что ты всегда можешь ко мне обратиться. Что мне можно доверять, мне можно открыться.
– В том-то и дело, – вставила Лора. – Она вам не доверяет.
– Лора, – вмешался Эмброуз. – Пусть Салли сама за себя скажет.
– А я уже все сказала. – Салли вскочила на ноги. – Он испортил мне всю поездку. Из-за него мне неприятно сюда приходить. С меня хватит.
Она вышла из кабинета. Лора встала, бросила испепеляющий взгляд на неодушевленный предмет, каковым считала Расса, и последовала за подругой. В воцарившейся тишине Рассу показалось, что, кроме него, никто не потеет. Эмброуз откинулся на спинку кресла, заложил руки за голову: под мышками его джинсовой рубашки было на зависть сухо.
– Я не знаю, как тут быть, Расс.
– Я всего лишь пытался ей помочь.
– Правда? Она говорит, ты жаловался ей на свою сексуальную жизнь с Мэрион.
У Расса выступил пот за малым не из всех пор: казалось, он сбрасывает кожу.
– Ты с ума сошел? Это же явная ложь.
– Я всего лишь передаю ее слова.
Ошеломленный таким обвинением, Расс силился покачать головой, привести мысли в порядок, вспомнить, что именно говорил Салли.
– Все было не так, – заявил он. – Вот что я ей сказал: я сказал, что брак – это счастье, но порой он превращается в испытание. Что скука – враг долгого брака. Что порой супругам не хватает любви, чтобы преодолеть эту скуку. И что… ты должен понимать, я сказал об этом в определенном контексте.
Эмброуз сверлил его взглядом.
– Мы говорили о разводе ее родителей, о том, как она злится на них, я надеялся, наша беседа откроет ей что-то важное. И когда она спросила, бывает ли мне скучно в браке, я счел своим долгом ответить откровенно. Я решил, ей нужно знать, что даже священнослужитель, даже пастырь, которого она уважает…
– Расс, Расс, Расс…
– А что было делать? Сказать ей неправду?
– Во всем нужна мера. Можно же что-то придумать.
