Муки, за которые не было награды, причиняла Рассу Мэрион. Она никогда не доверяла Эмброузу и теперь винила в случившемся только его. Такая преданность должна была бы вызывать у него благодарность, на деле же обострила его одиночество. Загвоздка в том, что он не мог открыть ей настоящую причину унижения, которому подвергли его Эмброуз и Салли, поскольку причина заключалась в следующем: в разговоре с Салли он по недомыслию сделал признание, что они с женой очень редко занимаются любовью. По отношению к Мэрион это признание было, конечно, ужасным предательством. Но время шло, и постепенно в его душе совершилась причудливая перемена: теперь он считал причиной унижения саму Мэрион – из-за того, что она его не привлекает. И в силу нелогичности этой перемены, чем больше он винил Мэрион, тем меньше винил Салли. В конце концов Салли ему приснилась в невинном, но обтягивающем грудь свитере в ромбах и нежно дала понять, что предпочитает Расса Эмброузу и готова принадлежать ему. Какая-то недреманная частица супер-эго не дала сну достичь желаемого завершения, но Расс проснулся перевозбужденный. Мрак, окутавший дом, приглушил голос совести, Расс выполз из постели и нанес онанистический визит в ванную. В раковину излилось конкретное доказательство, что Салли не зря на него жаловалась. Он понял, что все это время чувство таилось в его душе.
У каждого, кто взыскует спасения, есть характерная слабость, которая напоминает человеку о его ничтожестве перед Господом и мешает причаститься Творцу. Слабость Расса открылась ему в Аризоне в сорок шестом году: тогда его удобо-преклонность к женской красоте усугубила кризис веры в религию его собратьев. Образ невинных темных глаз Мэрион, ее манящего к поцелуям рта, стройной талии, нежной шеи и тонких запястий жужжал огромной неугомонной осой в некогда целомудренной келье его груди. Жужжание этой осы не утишали ни пламя ада, ни более чем реальная перспектива рассориться с собратьями по вере. Он преодолел кризис веры, приняв менее строгую, но все же приемлемую разновидность христианства, а слабость преодолел, сочетавшись с Мэрион браком, – правда, то и другое стоило ему непоправимого разрыва с родителями.
А может, ему лишь казалось, что он преодолел слабость. После сна, нарушившего табу, Расс осознал, что, по сути, только ее подавил. Сон открыл ему глаза. Теперь, в сорок пять, он всюду подмечал красоту – и в сорокалетних женщинах, которые с пугающим дружелюбием заговаривали с ним на Пирсиг-авеню, и в проезжавших мимо тридцатилетних, и в двадцатилетних, на добровольных началах помогавших санитаркам в больнице. Теперь его преследовала не одна оса, а целый рой. И, как ни пытался Расс, он не мог закрыть от них окна своей души. А потом появилась Фрэнсис Котрелл.
Он ехал на “фьюри” по заваленной снегом Арчер-авеню, бедром ощущая эхо ее игривого пинка. Впереди, через три машины от них, посыпал дорогу солью оранжевый грузовик с желтой мигалкой, но снегоуборочные машины им пока не встречались. Фрэнсис молчала, Расс чувствовал себя обязанным что-то сказать, хотя бы для того, чтобы разрядить напряжение, возникшее после того, как она ткнула ногой своего пастора практически в гениталии, но на лысой резине машину ощутимо вело. И если они застрянут, значительно опоздают домой, то Мэрион в церкви не преминет посочувствовать Китти из-за неудачной поездки – следовательно, узнает, что с ним ездила Фрэнсис, а вовсе не Китти. Расс заставил себя сосредоточиться на дороге, словно был один в машине. Главное – не тормозить слишком резко, но его пугала растущая скорость событий: новость о том, что Перри дал наркотики сыну Фрэнсис, и тягостная беседа, которую Рассу теперь придется с ним провести, и возможные сложности, связанные с тем, что ему придется покурить с Фрэнсис марихуану, и риск того, что она подыщет себе другого спутника для погони за молодостью, и неутешительный факт, что она уже его искала, не далее как час назад. Она болтала с Риком Эмброузом, а Расс с лихвой доказал, что не в силах соперничать с его популярностью.
– Так вы, э-ээ… – произнес Расс, безопасно затормозив на светофоре. – Вы с Риком хорошо пообщались?
– Да.
– Вряд ли он упомянул, что мы с ним не разговариваем.
– Я и так это знала. Это все знают.
Зря он надеялся, что никто не знает об их распре.
– А почему ты спрашиваешь? – сказала она. – Или мне нельзя с ним общаться, если я хочу, чтобы мы с тобой были друзьями?
– Вовсе нет. Ты вправе общаться с кем хочешь. Только имей в виду, что для Рика Эмброуза главное – Рик Эмброуз. Он умеет быть очень обаятельным, тебе даже может показаться, что вы с ним друзья. Но спиной к нему лучше не поворачиваться.
– Ба, преподобный Хильдебрандт, – пропела Фрэнсис, – да вы никак завидуете!
Загорелся зеленый свет, Расс легонько нажал на педаль газа. Задние колеса завизжали и чуть вильнули.
– Я имела в виду, завидуешь “Перекресткам”, – пояснила она. – К Рику каждое воскресенье приходят сто пятьдесят подростков, и все они его обожают. А к тебе два раза в месяц приходят восемь старух. Я бы на твоем месте тоже завидовала.
– Я не завидую. Меня совершенно устраивает все, что происходит здесь и сейчас.
– Как это любезно с твоей стороны.
– Я правда так думаю.
– Ладно. Тогда почему ты злишься на Рика? Разумеется, меня это не касается. Но он отлично делает свое дело, а ты отлично делаешь свое – я не вижу причины.
Машина взбрыкивала даже на ровной дороге, норовила забуксовать.
– Долго рассказывать, – ответил Расс.
– Иными словами, меня это не касается.
Нежелание простить Эмброуза, которое почти три года задавало тон внутренней жизни Расса и каждый день получало сочувствие Мэрион, теперь, когда он представил, как объяснил бы ситуацию Фрэнсис, показалось ему глупым. Даже хуже, чем глупым: неприглядным. Он понял, что, если хочет попытать с ней счастья, придется избавиться от ненависти. Но сердце его противилось этому. Слишком велика оказалась бы потеря: получается, он даром потратил тысячу дней, лелея свою неприязнь, и все эти дни, если вдуматься, лишились бы смысла. Существовала также опасность, что, если он помирится с Эмброузом, Фрэнсис будет восхищаться Риком еще сильнее, он же, Расс, останется ни с чем – ни праведной боли, ни Фрэнсис, его тайной награды за то, что терпел эту боль. Они с Эмброузом снова примутся соревноваться, и Расс проиграет это соревнование.
– Ты только не думай, что мне не терпится всех осчастливить, – продолжала Фрэнсис, – но “Перекрестки” так помогли Ларри, а ты так помог мне, что наверняка есть какой-то выход.
– Я не нравлюсь Рику, Рик не нравится мне. Обычная неприязнь.
– Но почему? Почему? Это противоречит тому, о чем ты говоришь в проповедях. Это противоречит тому, что ты говорил мне насчет “подставить другую щеку”. Я все время об этом думаю. Поэтому и решила сегодня поехать с тобой.
То место на бедре, которого она коснулась ногой, еще зудело. Расс понял, что Фрэнсис хочет сказать: ее привлекает его доброта, и поэтому, чтобы совершить очень дурной поступок и нарушить брачный обет, ему требуется проявить доброту.
