– Мы тогда еще даже не знали, что будем бить «Цзерку», – ответила Рахара, рассеянно потерев тыльную сторону левой ладони. – Уж если мы собираемся напасть на них, то немного грязной работы – это не страшно.
Вскоре объект появился на сканерах, а затем стал виден и невооруженным глазом. Рахара принялась возиться с приборами, чтобы выудить как можно больше информации.
– Похоже, они перенаправили энергию от солнечных генераторов почти всего полушария для своих собственных нужд, – пробормотала она. – А взгляни-ка на эти контейнеры. Что в них?
Пакс уже проанализировал показания:
– В основном разные руды. Причем не те, что залегают у поверхности. Эти шахты уходят глубоко… возможно, на половину расстояния до ядра луны. Весьма радикально.
Рахара медленно кивнула, узнав нескольких шахтных дроидов, которые ездили вокруг – эти модели были знакомы ей с детства.
– «Цзерка» готова ради пары кредитов забуриться до сердца небесного тела. Чем глубже они роют, тем холоднее и холоднее становится в шахте. Потом снова начинает теплеть, и ты понимаешь, что они забурились слишком глубоко… и если магма проест слой у тебя под ногами, она может хлынуть в забой, и тогда… – Рахара заставила себя остановиться. – Со мной, конечно, такого никогда не происходило. Но я всегда знала, что может.
Однажды, уже после побега, она позволила себе поискать информацию о том, что именно происходило с рабочими-людьми, в чью шахту выплескивалась магма. Думала, что если будет знать подробности, то это поможет прогнать кошмары, которые ей постоянно снились. Это было ошибкой. От подробностей сны сделались еще более реалистичными и жуткими.
– Ох, беда. – Пакс наклонился ближе, просунув голову между ней и приборной панелью. Прежде чем Рахара успела напомнить ему, что означает термин «личное пространство» и почему не следует в него вторгаться, он сказал: – Похоже, тут… э-э… прибыли новые работники.
Рахара будто снова оказалась в холодной шахте – вся онемевшая, окруженная темнотой.
– Ты хочешь сказать, рабы.
Пакс кивнул.
– Не смотри, – произнес он с необычной для себя мягкостью. – Если для тебя это мучительно…
– Еще как, – сказала Рахара. – Но я все равно буду смотреть.
Пакс скривился:
– Добровольно причинять себе боль – иррационально… помимо определенных фетишистских увлечений, я имею в виду.
– Эти несчастные заслуживают свидетеля. Они заслуживают, чтобы кто-то видел и знал, что происходит.
Пакс медленно кивнул и отодвинулся, открыв ей вид на периметр объекта, где был припаркован большой вагон. Дроиды-стражи загоняли десятки бедолаг в складское помещение – вероятно, именно там им вживляли метки «Цзерки». Некоторые плакали, но по большинству было видно, что они оглушены, измождены и просто не в состоянии понять, что с ними случилось. На всех были характерные серые балахоны, совсем новые и чистые. Рахара свои обычно изнашивала до дыр.
«Все они преступники, – прошептал голос в ее сознании. Казалось, обвинять этих несчастных было проще, чем заново переживать собственное прошлое. – Все они что-то натворили, раз загремели сюда. Они не родились в рабстве, как ты».
Все равно. Никто не заслуживал такой участи. Никто.
– Очевидно, этот вагон приехал из соседнего городка, – сказала Рахара. Голос не дрожал, и она почувствовала гордость за себя. – Надо слетать туда и посмотреть, что к чему. Приземлиться, пройтись пешком, поговорить с жителями. Мы можем многое узнать.
Вместо ответа Пакс сказал:
– Я купил тебе подарок.
Рахара откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза. Умение нелепо менять тему разговора было одним из талантов Пакса, но этот переход был особенно несусветным.
– С каких это пор мы покупаем друг другу подарки? – Он что, передумал насчет своей идеи – «рациональные сотрудники не вступают в романтические отношения»? Сейчас Рахаре было не до этого.
– Я предлагаю покупать друг другу подарки, – сказал Пакс, – когда один из нас видит, что у другого есть неудовлетворенная потребность. – Порывшись в тесной кладовке кабины, он выудил узкую прямоугольную коробочку и протянул ей.
Рахара открыла подарок – не столько из любопытства, сколько просто смирившись, – и увидела… пару перчаток.
Прекрасных перчаток. Из гандарковой кожи, как ей показалось. Синих, но такого темного оттенка, что они казались почти черными. Натянув одну перчатку на левую руку, Рахара обнаружила, что внутри она отделана чем-то вроде мерцающего шелка – ткань приятно ласкала шрам, который всегда оставался чувствительным к прикосновениям. Вероятно, это была самая замечательная вещь, которая ей когда-либо принадлежала.
Но пускай бы даже это были гаморреанские трусы. Перчатки должны были защитить ее от «Цзерки», помочь немного справиться со страхом. Вот почему у нее перехватило дыхание.
– Я купил их вчера вечером, когда летал на «Грани» за припасами. – Пакс перевел взгляд с ее лица на перчатки и обратно, не зная, как истолковать ее молчание. – Ты… э-э… тебе они нравятся?
– Они чудесны, – хрипло ответила Рахара и улыбнулась ему сквозь слезы. – Бывают же у тебя моменты, Пакс.
– Вздор, – сказал он. – Я всегда великолепен. Это просто один из тех случаев, когда ты обратила внимание.
* * *
Квай-Гон, несомненно, рассмотрел превеликое множество факторов, прежде чем решил сделать свое заявление за завтраком. Оби-Ван в этом не сомневался.
Но он также знал, что один фактор Квай-Гон не учел: то, что это испортит весь день его падавану.
– Ваш хозяин – весьма нестабильная личность, – сказала министр Орт спустя более часа после того, как Квай-Гон сделал свое заявление и ушел. – Вам об этом известно, господин Кеноби?
У Оби-Вана накопилось немало претензий к Квай-Гону, но «нестабильность» среди них не числилась.
– Для него это весьма необычно, – ответил юноша со всей деликатностью, на какую был способен.
Раэль Аверросс большую часть утра пытался убедить принцессу Фэнри, что проблема на самом деле очень серьезная. Впрочем, саму Фэнри ситуация, похоже, забавляла… хотя, учитывая, что взрослые вокруг нее срывались на крик и выставляли себя дураками, это не было так уж удивительно. Но теперь Аверросс повернулся к Оби-Вану и сверкнул своими темными глазами:
– Когда это он впал в детство, а? Когда он решил, что вся эта пророческая чепуха реальна?
– Насколько я могу судить, – сказал Оби-Ван, – сегодня утром.
Хотя, если честно, Квай-Гон говорил о возможном будущем пророчестве уже пару дней. В целом его интерес к пророчествам рос на протяжении нескольких месяцев. Возможно ли, что учитель утратил объективность? Или даже сбился с пути?
Оби-Вану стало дурно. Падаваны не должны быть объективнее учителей. Учителя должны направлять их, быть всегда сильнее, увереннее. Теперь все стало наоборот, и это выбивало из колеи, как недавно невесомость, где было не отличить верх от низа.
