– Так и быть, я тебе открою небольшой секрет. Просто вывести из строя компьютер – это ещё полдела, недостаточно. Я знаю, ты работаешь в налоговой, пробил по базе ради интереса. Ну, вызовешь ты компьютерщиков, дальше что?
– Дальше не твоё дело.
Ольга чувствовала, как твёрдая поверхность паркета уходит у неё из-под ног. Этот гений, казалось, мог читать её мысли.
– Возможно не моё, – вкрадчиво мурлыкал Трофим, периодически зыркая глазами ей за капот халата. – Но тебе нужен не компьютер твоей начальницы, а комп начальника Отдела информационных технологий. У него есть вход в программу. Улавливаешь разницу?
– Убирайся немедленно, ты сделал своё дело.
Она уже не пыталась изображать старуху. Лихорадочно подыскивая слова, чтобы как-то заставить его замолчать, она в то же время понимала, что он не замолчит и не уйдёт.
– Лучше прийти на работу пораньше, пожаловаться, что у тебя не запускается программа. И самое главное – прочитать с его клавиатуры код доступа. Это, как правило, шесть-семь знаков, не более. Если у тебя будет код, ты сможешь спокойно качать с любого компьютера, оставшись после работы. Насколько я в курсе, для налоговой это обычное дело.
Она вдруг обнаружила, что пояс на ее халатике развязался, а Трофим, произнося свою тираду, внимательно рассматривает то, что никак не предназначалось для его похотливых глазёнок. Ни слова не говоря, она с силой развернула гения и начала толкать к выходу. В прихожей он упёрся о косяки и произнёс фразу, окончательно выбившую Ольгу из седла:
– Что-то я не слышу звонкий смех драгоценного отпрыска. Интересно, где он может быть в половине первого ночи.
Она на мгновение растерялась, застыла, прижав руки к груди, зачем-то начала оглядываться.
– Спит, где ж ему быть?
– Мы его не разбудили своим шумом? Крепкий же у него сон!
Тут Ольга заметила раскрытую настежь дверь в комнату Вовчика, растерялась. Этого оказалось достаточно, чтобы сосед развернулся, и его шаловливые руки обхватили её за талию. Оказавшись «впритык» с молодым «жеребцом», Ольга что было силы заехала коленом в его возбужденный пах…
Так закончилось её первое занятие по компьютерному ликбезу.
Катакомбы памяти
Затасканный, презираемый ею штамп «женщину раздирали тысячи противоречий» сейчас как нельзя кстати подходил к ситуации. Марина готова была взорваться подобно бутыли с нитроглицерином.
Она, штатный корреспондент модного мужского журнала «Медвежий угол», не знала, что делать. Вернее, почему не знала? Ещё как знала! В журнале её рубрика «Экстрим по-медвежьи» собирала тысячи писем именно за рекомендации, как себя вести в критических случаях. Ей казалось, что она знает ответы на все вопросы.
Но она никогда не думала, что это коснётся непосредственно её.
Лифт остановился на первом этаже, а она всё стояла, прислонившись к одной из стенок кабинки. Пропади он пропадом, этот алгоритм поведения… Как оказалось, одно дело – вдалбливать это другим, и совершенно иное – когда беда коснулась тебя лично. Куда улетучились рассудительность и логика? Марина абсолютно не уверена в правильности тех самых рекомендаций, которые сама не раз давала на страницах журнала. В считанные миги она пересмотрела всё, что успело набить оскомину, и удивилась наивности предлагаемых стереотипов. Всё туфта… Фикция!
Жизнь Лёвчика казалась ей кленовым осенним листком, что кое-как держится за ветку в сентябре. Что мешает преступнику сорвать его? Ничего. Возможно, листок уже сорвали. Только крохотная материнская надежда в груди ещё теплилась, вспыхивала подобно лампочке сигнализации иномарки, мимо которой она в этот момент «фланировала», слегка пошатываясь на ватных ногах.
Что-то подсказывало, что её сын жив. Пока жив. Надо молиться. Молиться за его жизнь, здоровье. И днём, и ночью.
Бронислав в своём джипе слушал музыку, прикрыв глаза и опустив спинку сиденья. Вот с кем ей точно не хотелось сейчас видеться. Не хотелось улыбаться, бороздить ладонями рыжеватую щетину на его щеках, хотя полчаса назад она ощущала себя на седьмом небе от этого. Она знала, что притворяться не умеет, что смену настроения «Броник» почувствует через минуту… Он врач, невропатолог. А ей просто… не хотелось его видеть.
А что действительно хотелось – так это разреветься, чтобы выплеснуть отчаяние наружу, на асфальт и клумбы около подъезда, на пацанов, куривших неподалеку. Пусть все знают о её горе! Отчаяние от собственного незнания, бездействия, бессилия… Куда делась её уверенность, её целеустремлённость? Выветрилось без следа.
Она кое-как открыла дверцу джипа.
– Брони, прошу тебя, – рухнув на сиденье, затараторила Марина. – Случилось кое-что. Я должна быстро бежать домой. Понимаешь?
– Так я тебя подброшу, – «выпрямив» спинку сиденья, привычно принял решение Бронислав. – За время дороги ни о чём не спрошу, обещаю. Просто буду твоим личным водителем. Не более.
– Не стоит, Броник. Спасибо тебе, конечно, но… мне нужно побыть одной. Ты поезжай, я обязательно позвоню. Пока, – она чмокнула его в поросшую рыжей щетиной щёку и выскочила из машины.
Слава богу, лишних вопросов Бронислав задавать не стал. Может, не успел?
Ветер подсушивал её слёзы. Как только накатывали рыдания, она делала несколько глубоких вдохов, и становилось немного легче. Ольга – растяпа, дрянь, неотесанная балда, у которой до сих пор ветер в голове гуляет. Устроить бы ей хорошую взбучку, чтоб чувствовала ответственность за детей, которые ей доверены. Только Лёвчика этим самым не вернёшь и время последних суток назад не отмотаешь. До чего по-дикому устроена жизнь: ещё утром Марина строила радужные планы на вечер. Он, в принципе, прошёл неплохо, но потом последовала расплата за эту самую радужность, за оптимизм, за ощущение чего-то светлого, нового. За беззаботность, короче. Всё втоптано, раздавлено, размазано по стенке.
Войдя в квартиру, она, не разуваясь, рухнула на софу и дала волю слезам, душившим всю дорогу. Минут через десять, когда отчаяние немного отпустило, Марина услышала телефонный звонок.
Кое-как на подкашивающихся каблуках добралась до телефона, высморкалась, откашлялась и взяла трубку. Почему-то она была уверена, что на том конце провода Бронислав. Вполне естественный звонок: они так сумбурно расстались. Но голос показался незнакомым:
– Привет, Марина, помнишь Иссык-Куль? Фотку, где мы с верблюдом, помнишь? В году эдак двухтысячном…
– Привет. – глотая слёзы, она старалась придать голосу уверенность. – Иссык-Куль? Верблюд? Вы ничего не путаете? Я кладу трубку.
Собеседник ничего не путал, и она это поняла с первых секунд разговора. И трубку она не положит, несмотря ни на что.
Упоминание озера в Киргизии подействовало на неё парализующе. Именно там, в начале двухтысячных она познакомилась с отцом Лёвчика. Тот кусочек южной жизни подобно слепцу скитался в катакомбах её памяти, время от времени напоминая о себе ослепительной улыбкой сына.
