Боясь поверить, спугнуть наваждение, кое-как расцепила его руки, заставила подняться, и их губы сомкнулись. Марина была в вечернем платье, они с Брониславом только что из ресторана, после романтического ужина. Но с ней ли это было?
Ах, да, ребёнка взяли в заложники. Её Лёвчика. И они с Ольгой, в результате головотяпства которой это случилось, решили в полицию не сообщать. Видимо, переживаемая гамма чувств отразилась на её лице. Кирилл тотчас отпрянул, насторожился:
– Что с тобой, почему в глазах слёзы?
– Кирилл, у меня горе. Ты появился в такой момент моей. жизни, – всхлипывая, попыталась она объяснить ему, – не знаю, можно ли мне радоваться вообще. Лёвчик, наш сын. С ним случилось несчастье.
– Марин, расскажи, – его глаза, казалось, заглядывали ей в самую душу. – Доверься. Ведь это наш сын.
Вкратце рассказав Кириллу о случившемся, она под конец не выдержала, разрыдалась. Сквозь слёзы выкрикнула:
– Это твой сын, понимаешь?!
Кирилл преобразился, морщинки в углах глаз разгладились, сами глаза заблестели. Кажется, он ожидал услышать нечто подобное. Это и настораживало, и одновременно придавало силы.
– Как такое могло случиться? Вы в полицию заявили? Ну, с этой, подругой твоей. Ты, конечно, извини, но она – ворона вороной. Как можно быть такой растяпой, оставлять ключи в гнезде зажигания?!
– Я соглашусь с тобой, но она ведь и себя наказала. Её Вовчик, он тоже похищен. А насчёт полиции… Честно говоря, я не знаю, как поступить. У меня смелости не хватает. Ты считаешь, что стоило это сделать? Такие дела раскрываются очень редко. Детей могут убить!
– Пожалуй, ты права.
– Не знаю, – растерянно произнесла Марина. – Не уверена.
Она вдруг поняла, что её насторожило в последнем диалоге. Кирилл сказал про ключи зажигания, оставленные в гнезде машины. Но она не говорила ему, что Ольга забыла ключи там. Или ей так показалось? В запальчивости могла и сказать.
В задумчивости он сложил руки за спиной и прошёл в спальню, где увидел на тумбочке ту самую фотографию, о которой говорил ему сын. Он взял её в руки и долго рассматривал. Когда она подошла и обняла за плечи, его глаза были закрыты.
– Знаешь, передо мной словно кадр за кадром всё промелькнуло. Все наши киргизские заморочки. И этого верблюда, и фотографа отчетливо вспомнил. Ты помнишь, как боялась на него садиться?
– На верблюда или на фотографа? – улыбнулась она, вытирая слёзы. – Конечно, всё помню. Такое не забывается.
– Ты назвала сына Львом? – неожиданно, как-то чересчур по-хозяйски поинтересовался новоявленный отец.
– Угу, Львом Кирилловичем. В честь деда, участника Великой отечественной, геройски погибшего.
Он сделал глубокий вдох и заключил:
– Маринелла, что случилось, то случилось. Назад всё равно не повернёшь. Мы освободим твоего… нашего сына. Во всяком случае, очень постараемся. Ведь это наша семья.
Это ей не снится? Кирилл говорит про семью? Кажется, целую вечность она стояла, замерев, в его объятиях. В объятиях того, кто бросил её, беременную, много лет назад. Правда, она тогда не знала про беременность. А теперь так по-свойски, по-домашнему вдруг начал её раздевать. Он имел на это право? После того, что произошло? У неё путались мысли.
Когда в стрингах и лифчике Марина оказалась у него на руках, ей ничего другого не оставалось, как нежно его обнять за шею и губами горячо прильнуть к слегка оттопыренному уху, чуть солоноватому на вкус.
Он был сильным, этот Кирилл. Когда покружил с ней немного по спальне, медленно опустил на кружевное покрывало.
«А как же Бронислав, за брак с которым ты отчаянно боролась совсем недавно? Его что, вытеснили воспоминания, ощущения? Как же его грубоватые рыжие бакенбарды, глаза с поволокой? Как же чудеса благородства и такта, ведь он понял твоё состояние, оставил тебя одну… Выходит, трагедия объединила тебя с Кириллом, как общий ребёнок, как давний киргизский вояж. За Кириллом ты по-прежнему готова идти на край света, а Броник. Кто ты после этого? Кто, кто.»
Больше она не могла ни о чем думать, так как вспомнила горечь губ и шершавость кожи того, память о котором жила в ней всё это время. Кто двенадцать лет назад смешал в кучу все её чувства, все представления об отношениях между парнем и девушкой, всё, чему её учили мать, подруги, старшая сестра. Он заставил переписать, пережить заново. Совершенно по-другому, иначе. Она не знала, что это живёт в ней до сих пор.
Дальше пошёл разговор кожи с кожей, вмешательства разума не требовалось. Марина вспоминала его ласки, его чуть сопящее дыхание, его незабываемый язык. О, эту страсть невозможно было спутать ни с чем. После первых «разрядов», когда подступило изнеможение, Кирилл шёпотом предложил:
– Помнишь, Марин, в час по чайной ложке? Нашу затею помнишь? Трюк с шампанским не забыла?
Его фраза вошла в неё, словно золотой ключик в заветную дверцу, и прокатилась ознобом по телу.
Помнила ли она их сексуальные безумства? Этот Кирилл такой выдумщик. Никто с ней ничего подобного не проделывал ни до, ни после.
Стоя с фужером шампанского на коленях, она по капельке «роняла» вино себе на грудь. Капли катились вниз, пока их не настигал язык Кирилла. Даже сейчас её от одного воспоминания бросило в дрожь.
Он предлагал это повторить. Грудь и живот становились липкими после этого, ну и что? Душ для того и создан человечеством, чтобы смывать следы сладкой страсти с грешного тела.
– Так у меня нет ничего… шипучего, – кое-как выговорила она, садясь и обнимая чуть полноватые колени. – Уж извини, я не готовилась к твоему визиту. Ты не предупредил.
– Я всё свое ношу с собой, – отрапортовал он, отдав салют, словно в годы пионерской юности. – У меня в машине бутылка шампанского. Кто сказал, что молодость не повторяется? И не стоит извиняться за то, в чём ты не виновата.
Он прыгал по спальне, натягивая плавки, джинсы. Через секунду она закрыла за ним дверь и стала слушать, как лифт увозит её мужчину. Но не услышала. Вместо звука лифта раздался угрожающий голос Бронислава. Потом какая-то возня, потом удар и звук падающего тела. Она хотела выскочить на площадку, но на ней из одежды ничего не было. Побежала за ночной рубашкой, когда вернулась, всё стихло. Открыв осторожно дверь, Марина увидела пустую площадку.
Лифт уносил вниз двух мужчин. Она слышала ругательства.
Эту паузу ей выделил сам бог, чтобы одумалась, всё трезво взвесила. Почему отец Лёвчика появился в тот самый вечер, когда парня захватили в заложники? Он благополучно отсутствовал двенадцать лет.
Может, Кирилл пришёл, чтобы взять на себя часть её боли, разделить ответственность? Ей действительно стало легче на какие-то мгновенья, но стоило ему уйти, как душная реальность обступила, обволокла её, сдавив сердце. Нет, дальше предаваться плотским утехам – выше сил. Это будет похоже на предательство Лёвчика.
