В это время дверь кабинета тихонько отворилась, и в него на цыпочках вошла хорошенькая девочка лет шести. Голубые глаза сияли на фарфоровом личике, золотые локоны рассыпались по плечам.
Николай Прохорович засиял и прижал ребенка к себе.
– Дедуля, – прощебетала девочка, – посмотри, что я нашла!
Она протянула Николаю Прохоровичу открытую ладошку, на которой лежало синее отполированное стеклышко.
Точно, миновала гроза!
Вечером Николай Прохорович, как обычно, дотемна засиделся в кабинете. Он уже собирался закончить работу, когда услышал какой-то странный звук.
– Кто это? Ты, Тихон? – спросил он, не поднимая головы от разложенных бумаг.
Никто не отозвался, но снова раздался тот же звук – что-то вроде негромкого хрустального звона, какой бывает, если стукнуться друг о друга два бокала.
Николай Прохорович наконец поднял голову.
– Кто здесь?
В кабинете никого не было.
Николай Прохорович прислушался, поднялся, вышел из-за стола.
Непонятный звук доносился с той стороны, где висело зеркало в черной раме, привезенное Глебом из Венеции.
Ерунда, мистика какая-то!
Слово «мистика» было в лексиконе Клюквина-старшего ругательным. Он верил в труд, в честность, в трезвый деловой расчет, в твердое купеческое слово, а всякие романтические бредни презрительно отвергал. Даже в масонскую ложу не вступил, хотя его приглашали очень достойные люди. Но сейчас, в этот поздний час, ему сделалось неуютно в собственном кабинете. А тут еще это зеркало… от него веяло каким-то нездешним холодом, словно это было не зеркало, а открытое окно в другой, мрачный и зловещий мир.
«Света, что ли, прибавить…» – подумал Николай Прохорович, зажег свечу в серебряном подсвечнике и, подойдя к зеркалу, заглянул в него.
Из зеркала на него смотрело собственное лицо, но было оно не таким, как обычно, а старым и зловещим… От пламени свечи в этом лице появились какие-то странные тени, словно собственное отражение хотело что-то сказать Клюквину, о чем-то его предупредить…
В эту минуту странный звук повторился.
Теперь у Николая Прохоровича не осталось сомнений – звук шел оттуда, из зеркала. Он выше поднял свечу, но пламя погасло, будто его кто-то задул. Овал зеркала потемнел, отражение в нем старого, испуганного человека померкло, и вдруг у него за плечом появилось другое лицо – худое, с впалыми щеками и обвислыми усами, с постриженными по давней моде волосами и яркими, близко посаженными глазами, полными тоскливого, злого, неизбывного чувства…
Николай Прохорович попятился, уронил подсвечник и громко крикнул:
– Тихон! Тихон, старый хрыч, где ты?
Дверь кабинета распахнулась, на пороге появился старый слуга с заспанным лицом, в косо застегнутом сюртуке.
– Здесь я, ваша милость! – проговорил он озабоченно. – Что вам угодно?
Николаю Прохоровичу стало неловко за свой испуганный вид. Он провел рукой по лицу, словно пытался стереть с него растерянное выражение, и произнес немного виноватым тоном:
– Принеси мне, братец, рюмку мадеры. И вот еще – пускай придет Алексей и унесет отсюда это зеркало. Не нравится мне, что оно тут висит.
Тихон что-то пробормотал под нос.
– Что ты сказал?
– Куда прикажете его унести?
– Да куда угодно! Хоть на чердак. Или в кладовую…
Вскоре зеркало унесли.
Тихон, задержавшись на пороге, проворчал:
– Шли бы вы спать, ваша милость. Полночь уже.
– Да, сейчас пойду, непременно… – отмахнулся Николай Прохорович от старика.
Его все еще переполняло смутное беспокойство, спать совершенно не хотелось. Впрочем, и работать он больше не мог, мысли путались.
Он подошел к книжной полке, снял с нее первую попавшуюся книгу – толстый тяжелый том в тисненом кожаном переплете, положил на стол, раскрыл. Буквы плясали, сливались перед глазами и никак не желали складываться в слова. Николай Прохорович перевернул несколько страниц и вдруг вздрогнул. На следующей странице он увидел гравированный портрет – худое лицо с впалыми щеками, длинные обвислые усы, близко посаженные глаза, старинный камзол…
То самое лицо, которое выглянуло из черного зеркала.
Николай Прохорович протер глаза, вгляделся и прочитал подпись под гравюрой: «Влад Басараб, иначе Влад Цепеш, прозванный Дракулой. Господарь Валахии».
Небо было мрачным и пасмурным, того унылого, депрессивного цвета, который в Петербурге бывает чаще всего и который коренные жители почему-то называют шаровым. Такое небо обычно предвещает дождь.
Несмотря на это, перед станцией метро «Василеостровская» было так же людно, как в прошлый раз.
Надежда перешла проспект и на прежнем месте увидела знакомый микроавтобус. Публика почти вся собралась. Экскурсовод впускал людей по одному, сверяясь со списком.
– А ваша как фамилия? – спросил он.
– А я Василькова, Василькова, – заторопилась Надежда. – Я на вчера записывалась, но вчера не смогла прийти, а экскурсия такая интересная, мне ее знакомые очень хвалили, так что я уж решила сегодня, раз вчера записывалась.
– Ну, проходите, – экскурсовод послюнил палец, листая страницы толстого блокнота. – Точно, была такая вчера, Василькова.
Надежда прошла в салон, тихо порадовавшись, что хоть тут-то Муська не подвела.
В автобусе уже сидели две интеллигентные дамы средних лет с отпечатавшимся на их лицах высшим техническим образованием, въедливый мужчина прилично за пятьдесят, возможно, военный отставник – из тех, кто на каждой экскурсии непременно задает гиду заковыристые вопросы, а также две старушки весьма экстравагантной внешности: одна в черном, туго повязанном платке напоминала боярыню Морозову с известной картины, другая – с крупно завитыми голубоватыми волосами, в темных, не по погоде, очень больших очках со стразами и в соломенной шляпке, украшенной искусственными цветами и огромной гроздью пластмассового винограда. Одежда на этой старухе была какая-то странная – не то теплое платье, не то, наоборот, легкое летнее пальто, не то вообще римская тога. Престарелая кокетка опиралась на руку «боярыни» и что-то шептала ей на ухо сильно накрашенными губами.
Опаньки!
Приглядевшись к этим старушкам, а особенно к движениям и манере поведения, Надежда узнала их – это были те самые старушенции, которые посещали вчерашнюю экскурсию. Одна из них была в джинсовой панаме и постоянно стыдила Надежду за неподобающее поведение. Смотрела злобно, шипела, только что ядом не плевалась…
Сегодня обе бабки приложили максимум усилий, чтобы изменить внешность. Значит, посещают эти экскурсии не просто так, не для приятного времяпрепровождения и не для повышения своего культурного уровня. У них была какая-то тайная цель! Ну, дают старушенции!
