Евгений взглянул волком, а Надежда не унималась:
– Женщина к тебе со всей душой, глядишь – и устроишь свою личную жизнь. Ты же ведь разведенный? Ну вот, к старости будешь в тепле и сытости…
Надежда и сама не знала, для чего издевается, наверное, очень уж разозлилась на «маму», однако Евгений бросил на нее такой взгляд, что она решила сменить тему. Надежда Николаевна всегда умела вовремя остановиться.
– Значит, ты ничего не нашел в матрешке?
– Ничего.
– Ну что ж, отрицательный результат – тоже результат. Во всяком случае, одну матрешку можно вычеркнуть. Теперь у нас на очереди Викентий Романович.
Они вышли из дома.
Прежде чем сесть на мотороллер, Евгений снова набрал номер Викентия Романовича – и на этот раз дозвонился.
Ему ответил низкий, чуть хрипловатый голос:
– Слушаю.
– Викентий Романович, меня зовут Евгений…
– Рад за тебя!
– Ваш телефон мне дал Ашот Арменович из антикварного магазина на Васильевском…
– Ах, Ашотик! – голос мужчины потеплел. – Как он?
– В порядке.
– А в чем вопрос?
– Дело в том, что вчера вы у него купили две матрешки.
– Было дело. И что дальше?
– Не могли бы вы мне их показать? Я давно ищу одну конкретную матрешку, так вот, возможно, что как раз она попала к вам. В таком случае я предложил бы вам обмен или какой-нибудь другой вариант…
– Интересуешься матрешками?
– Ну да. – Евгений подумал, что общий интерес может упростить их общение.
– Ладно, подъезжай… – Викентий Романович назвал адрес в ближнем пригороде.
Евгений и Надежда привычно устроились на мотороллере и вскоре выехали на Выборгское шоссе.
Викентий Романович проживал в приятном, живописном поселке возле Парголова. Все дома здесь были новые, большие, красивые. Как говорят, в этом поселке пахло деньгами. Дом самого Викентия Романовича ничем не выделялся среди прочих – аккуратный двухэтажный особнячок с мезонином и большой террасой. Вокруг – ухоженный, прекрасно обустроенный сад, полный ярких цветов. К концу лета в нем полыхали георгины, сияли астры, как гвардейцы на параде, выстроились гладиолусы самых необычных расцветок, но больше всего было роз: кустовые и парковые, чайные и розовые, темно-бордовые и белые.
Надежда невольно залюбовалась цветами и не сразу заметила среди них мужчину, который тщательно подрезал высокий куст темно-красных роз.
Мужчина поздоровался, глядя на гостей из-под ладони. На вид ему было лет шестьдесят. Худой, костистый, широкоплечий, с обветренным лицом и внимательными серыми глазами. Однако было в нем что-то странное.
«Бывший моряк, что ли? – подумала Надежда. – Или геолог… Видно, что жизнь прожил непростую».
– Ко мне, что ли? – осведомился мужчина.
– К вам, если вы – Викентий Романович, – ответил Евгений.
– Так точно. А это ты мне звонил по поводу матрешек?
– Я.
– Ну вот сейчас я здесь закончу, и пройдем в дом.
– Это у вас сорт «Леди Ди»? – спросила с интересом Надежда, любуясь бордовыми бутонами.
– А вы разбираетесь в розах! – улыбнулся хозяин.
– Ну не то чтобы очень, но у мамы на даче есть несколько кустов. И этот сорт я у нее видела.
– Вот и я увлекся на старости лет. Розами и матрешками.
В это время к забору подошла полная женщина средних лет в джинсовом сарафане и проговорила жалобным голосом:
– Викентий Романович, помогите, без вас не справиться!
– А что случилось?
– Начальник по мусору приехал, скандалит! Обещает закрыть нашу площадку.
– По мусору, говоришь? Скажи, чтобы подошел сюда, я ему все объясню в доступной форме.
Женщина удалилась, а через минуту возле ограды появился лысый румяный толстячок с перекошенными от постоянного вранья и хамства глазами.
– Ну, кто тут у нас самый умный? – проговорил он, свысока оглядев присутствующих. – Кто тут у нас не понимает русского языка?
– Ну, допустим, я, – ответил Викентий Романович, повернувшись к толстяку.
– А если ты не понимаешь, я тебе сейчас все в доступной форме объясню! – начал тот. – Пункт двенадцатый параграфа двадцать четвертого инструкции по вывозу мусора гласит, что мусор, предназначенный для дальнейшей переработки…
– Пункт двенадцатый, говоришь? – переспросил Викентий Романович многообещающим тоном.
– Две… двенадцатый, – повторил толстяк без прежней уверенности.
– Но этот пункт, наверное, можно не учитывать, если мы с тобой договоримся по-хорошему?
– Ну, это как водится… – в голосе толстяка снова зазвучала самоуверенные, высокомерные нотки.
– Ты новенький, да? – проговорил Викентий Романович жестким, скрежещущим голосом, делая шаг навстречу толстяку. – Ты здесь недавно работаешь?
– Д-да, – отозвался толстяк, немного отступая и понижая голос. – Я раньше по спорту работал, потом по медикаментам, а теперь вот меня на мусор перебросили…
– Повысили, значит? Со спортом и медикаментами ты уже, значит, разобрался? Там уже полный порядок?
– Ну, не то чтобы полный…
– Так вот, если ты не хочешь, чтобы тебя самого предназначили для дальнейшей переработки, запомни одну простую вещь. Никакие твои параграфы и инструкции здесь не работают. Это тебе доступно?
– Эт-то как не работают? Эт-то почему? – пролепетал толстяк.
– Потому! – лаконично ответил Викентий Романович и сделал еще один шаг вперед. При этом он, кажется, стал заметно выше ростом и шире в плечах, глаза его вспыхнули нехорошим блеском, а на щеках заходили желваки.
Толстяк отступил еще на шаг, споткнулся и сел на клумбу с георгинами. Лицо его залила мертвенная бледность.
– Понял? – проскрипел Викентий Романович.
Надежда подумала, что так скрипит железная дверь на сорокаградусном морозе. И еще она подумала, что ни за какие коврижки не захотела бы оказаться сейчас на месте толстяка.
– Понял? – повторил Викентий Романович.
– П-понял! – пролепетал толстяк, глядя на хозяина участка, как кролик на голодного удава.
– А если понял, так проваливай отсюда! И если я про тебя еще раз услышу – ты об этом пожалеешь! И цветы не помни! А то я на тебя очень рассержусь!
Толстяк с неожиданной ловкостью вскочил и, как перепуганный заяц, припустил прочь с участка. При этом он умудрился не сводить с хозяина затравленного взгляда и в то же время не задел ни одного цветка, ни одной травинки.
