Так направо или налево?
Как назло, от беседки отходили две одинаковые дорожки. И что теперь делать? Куда идти?
Наверное, нужно идти налево… в конце концов, можно будет вернуться!
Надежда пошла по усыпанной гравием дорожке между двумя рядами густых, начинающих желтеть кустов, и вскоре увидела впереди желтое двухэтажное здание. Дорожка упиралась в крылечко, возле которого висела табличка: «Психиатрическая клиника имени святой Вальпургии».
– Что еще за странное имя… – пробормотала Надежда и поняла, что от беседки надо было поворачивать не налево, а направо, а так она попала вовсе не к администратору музейного комплекса, а в клинику.
Она слышала только про Вальпургиеву ночь, ночь на первое мая, когда ведьмы слетаются на шабаш на Лысую гору, а про саму святую Вальпургию…
И тут Надежда вспомнила, что совсем недавно, буквально утром, слышала и про эту святую, и даже про эту самую клинику. Ведь ее тезка по телефону сказала, что нигде не могла ее найти! Надежда еще отмахнулась, подумав в сердцах, что тезка просто истерит. То ругается, то плачет, то говорит, что жить без Сергея не может, то посылает подальше. Нет, не уважала Надежда Николаевна таких женщин.
Так или иначе, клинику тезка найти не могла, а она вот где, оказывается!
Надежда достала телефон, чтобы сообщить тезке о своем открытии, но как раз в это время дверь клиники со скрипом отворилась. Под влиянием какого-то инстинкта Надежда Николаевна юркнула в кусты и оттуда продолжила наблюдать за дверью.
На улицу вышли две женщины: одна совсем молодая, чуть старше двадцати лет, другой было за сорок. Обе в спортивных костюмах. У молодой – длинные, давно не мытые и кое-как расчесанные волосы, старшая – коротко подстрижена, хотя подкрасить волосы ей точно бы не мешало. Поверх спортивного костюма на ней была вязаная шерстяная кофта нежно-крысиного оттенка, в которую она зябко куталась.
Обе женщины были мертвенно-бледными, как будто давным-давно не видели солнечного света.
Молодая опасливо огляделась по сторонам и достала из кармана мятую пачку сигарет. Выщелкнула две сигареты, одну протянула подруге, вторую взяла себе. Старшая достала зажигалку, поднесла бледный огонек спутнице, потом закурила сама.
Молодая выпустила облачко дыма и, судя по всему, продолжила начатый разговор:
– Сегодня опять приходил.
– А ты чеснок под подушку положила?
– Целую головку! Не помогло.
– А святой водой кровать обрызгала?
– Само собой. Может, это не настоящая вода?
– Говорю тебе, настоящая.
– Тогда, может, она просрочена?
– Да нет. Мне отец Никодим только на прошлой неделе бутылочку принес.
– Тогда не знаю, что делать.
– А заклинание пробовала читать, которое я тебе дала?
– Да, думаешь, это так просто? Когда он вошел, у меня все мысли как отшибло! Голова словно пустой холодильник! Какое уж тут заклинание! Я имя-то свое забыла!
– А вот еще одно хорошее заклинание: «В сем доме нашем лунная дева сидела, не терем хрустальный она искала, не богатыря славного… подлетал к деве змей огненный, дух злой именем Бафомет – глаза как два смарагда, брови медные, из ноздрей пламя пышет, а сам, как бродячий пес, дышит… о ты, святая Вальпурга, разорви его кольчугу чешуйную, вырви его ядовитое жало, отруби его хвост, брось его под черный мост, где демоны живут, змеиное мясо жуют…»
– Тьфу, гадость какая!
– Гадость или не гадость, а только это очень сильное заклинание, очень действенное!
– Да говорю же тебе – ничего не поможет!
– А ты его все же как следует заучи. Говорят, оно от инкуба должно хорошо помогать.
– Говорят! Много чего говорят! Тебе самой-то оно помогло?
– Да не очень-то…
– То-то и оно!
Девица глубоко затянулась, выпустила облачко голубоватого дыма и понизила голос:
– Я тебе еще кое-что скажу… вроде бы я его узнала.
– Кого – инкуба?
– Ну а кого же еще? По-моему, это был санитар Вовчик со второго отделения.
– Да ты что!
– Я, конечно, на сто процентов не уверена, но мне так показалось.
– Тогда знаешь, что можно попробовать? Если днем его встретишь, сложи пальцы, плюнь ему под ноги и скажи: «Чур меня, чур, чур, чересчур, день-деньской и ночь темная…»
Договорить она не успела. Дверь снова открылась, и на пороге появилась здоровенная тетка в белом халате, должно быть, дежурная медсестра. Обе пациентки спрятали сигареты за спину и вытянулись по стойке «смирно». Тетка в халате сурово взглянула на них, принюхалась и прошипела:
– Чую, чую табачный запах!
– Это, Варвара Людоедовна, листья жгут! – пролепетала молодая.
– Сколько тебе раз, Незнамова, повторять – не Людоедовна, а Людвиговна! А насчет листьев можешь бабушке своей заливать! Уж как-нибудь я запах отличу! И вообще, листья еще зеленые!
– У меня, Варвара Людоедовна… извините, Людвиговна, нет никакой бабушки.
– Тем более! Все, Незнамова, Неплюева – марш в корпус, а то проведу дополнительный сеанс электротерапии!
Женщины испуганно переглянулись, пригорюнились и, ссутулившись, ушли обратно в здание.
Медсестра дождалась, пока они скроются, достала из кармана халата мобильный телефон, набрала номер и торопливо проговорила:
– Это я. Да, она самая. Я насчет того пациента, которого вчера Мафусаил привез. С ним все не так просто. Видимо, он уже имел контакт, причем с персоной очень высокого ранга. – Она немного помолчала, видимо, слушала инструкции, затем проговорила: – Все поняла. Сделаю. До связи.
Спрятав телефон, она снова повела носом, словно принюхиваясь, и скрылась за дверью.
Дверь с доводчиком медленно закрывалась.
Надежда еще не успела ничего подумать, а какая-то высшая сила уже бросила ее вперед. Стремительно выскочив из-за кустов, она подлетела к двери, схватилась за ручку и, прежде чем дверь закрылась, проскользнула внутрь корпуса.
Только оказавшись за дверью и прижавшись к ней спиной, она подумала: «Зачем я это сделала?»
Ответ не сразу, но все же пришел.
Конечно, важную роль сыграло то, что здесь, в этой клинике, находится Виталий, вернее, Сергей, которого безуспешно искала его подруга. Но гораздо важнее были подслушанные разговоры, которые разбудили в душе Надежды самое сильное ее чувство – любопытство.
Ведь на самом деле все ее расследования были продиктованы не столько стремлением помочь людям, попавшим в непростую ситуацию, сколько, за редким исключением, неуемным любопытством. Именно так утверждал Сан Саныч, который хорошо знал свою жену, ну или во всяком случае думал, что знает.
