Люська позвонила ей уже ближе к концу рабочего дня и сообщила, что нарыла отличный горящий новогодний тур. И пальмы будут, и океан, и отель пять звезд, и удобные сдвоенные номера с отдельными спальнями для детей, и «все включено», и новогодний ужин. А самое главное, что чартерный рейс в это райское место, который организует непосредственно Люськина транспортная компания, вылетает двадцать девятого декабря, и у них будет время, чтобы придти в себя, приспособиться к местному часовому поясу и слегка акклиматизироваться, прежде чем приступать к празднованию Нового года. А если они с Панкратьевой оплатят путевки прямо сейчас, то получат скидку целых тридцать процентов, но при этом отказаться от поездки будет уже невозможно. Панкратьева задумалась, представила задумчивое лицо Алика Зотова. Сердце тихонько екнуло, но тут на глаза ей попался портрет незнакомца, который украшал стену ее кабинета. Мужчина мечты смотрел на неё с укоризной.
– Хорошо, Люсенька, я тебе сейчас денежку привезу, – согласилась Панкратьева.
– Не торопись, – ответила Люська, – я уже все оплатила, чай не бедствую. На неделе деньги завезешь, когда тебе удобно будет.
– Люсь! Как ты могла так рисковать? А если б я отказалась?
– Ни за что не отказалась бы! Ты ж не дура, я тебя знаю, – ответила Люська и захихикала.
Панкратьева представила, как весело они встретят Новый год, и подумала, что хорошо бы прикупить себе новый купальник.
Когда вечером после проверки уроков Федька узнал, что на Новый год они вдвоем улетают к океану и будут там купаться, сколько влезет, радости его не было предела. Он скакал по квартире как конь, пытался поднять Панкратьеву на руки, в результате чего уронил ее, затем спел ей песню «ничего на свете лучше нету, чем бродить друзьям по белу свету» и в качестве апофеоза явил себя в новых, закупленных еще летом, купальных трусах и маске для подводного плавания. Панкратьева хохотала, потирая ушибленный при падении бок, и с удовольствием подпевала Федьке.
Работа над ошибками. Организация свободного места
Во вторник прилетел Зотов. Он позвонил из аэропорта, сказал, что заедет к себе на завод, проверит, что там и как, а потом сразу домой. Панкратьева одновременно и ждала приезда Зотова, и боялась его. За эти горячие денечки после аварии она много думала о своей личной жизни и, в конце концов, решила все-таки прислушаться к советам своего внутреннего голоса. А внутренний голос все настойчивей и настойчивей говорил о том, что если что-то в жизни не устраивает, то надо это что-то искоренять и гнать поганой метлой. И гнать не с помощью колдунов и золотистых шаров, а с помощью своих собственных рук, ног, а главное головы с мозгами. Да и слова Арсения про обезьяну, которая хватается за новую ветку, не отпустив предыдущую, тоже не выходили из головы. И чего, спрашивается, за эту ветку держаться, когда в последнее время Панкратьевой уже и домой идти совсем не хочется? Может, от того, что это не совсем её дом? Вернее, совсем не её?
Сначала это был дом, который они создавали вместе с Федькиным отцом. Вернее, создавала его Панкратьева, а Федькин отец его изо всех разрушал, пока не разрушил вконец. Затем на обломках этого старого дома, она попыталась что-то построить, но ни сил, ни интереса к этому не испытывала. Конечно, какой интерес, если в доме нет мужчины? Дом ведь, как известно, строит мужчина, дерево сажает и вот это всё остальное. Потом в её жизни появился Алик Зотов, и её полуразрушенный дом постепенно превратился в дом Алика. Но почему-то и в этом доме она совершенно не находит себе места. Когда она жила с бывшим мужем, то чувствовала себя свободной исключительно в туалете, куда забиралась с книжкой, когда укладывала Федьку спать. С Аликом всё несколько иначе, но духота осталась та же, именно духота. А так как у неё нет такой страсти к работе, какая есть у Дубова, то она и мается, чувствует себя неприкаянной. Вот и хватается за эту дурацкую ветку, отпустить боится, приспосабливается как-то. Даже дома делает то, что ей совсем не нравится. Человеку же надо хоть где-то, хоть в чём-то быть самим собой. Может быть она просто очень устала изображать из себя кого-то другого.
– Алик! Я тебя очень прошу, приди, пожалуйста, пораньше, мне надо с тобой обсудить кое-что очень для меня важное, – попросила она.
– Что-то случилось? – настороженно спросил Зотов.
– Да так, ничего особенного, но обсудить надо.
– Хорошо, я постараюсь.
Старания Зотова привели к тому, что домой он добрался только в двенадцатом часу ночи. Панкратьева уже проверила у Федьки уроки и запихала его в кровать.
Алик поставил чемодан в прихожей и стал, не торопясь, раздеваться. Панкратьева смотрела, как он снял идеально чистые ботинки, аккуратно поставил их на место, повесил куртку на плечики, снял пиджак и распустил галстук. Выглядел Зотов вполне себе симпатично: плечистый, подтянутый, ни грамма лишнего жира, слегка лысоват, но это ему даже идёт, чисто выбрит, улыбка приятная, глаза умные, внимательные, практически добрые, ещё и пахнет вкусно дорогим парфюмом.
«Чего еще надо девушке для счастья? – подумала Панкратьева. – Может, зря я это всё затеяла»?
«Ага, милочка моя, – откуда ни возьмись, прорезался вдруг внутренний голос. – Ты никак забыла, что у этого симпатяги в башке? Разве твой бывший муж, Федькин папаша, не симпатяга был? Ещё какой»!
– Ну, чего тут у вас? – спросил Зотов, чмокнув Панкратьеву в щеку.
– Пойдем на кухню, поговорим, а то Федька уже спит, – прошептала Панкратьева.
– А есть дадут? – поинтересовался Зотов.
– Нет. Сырой рыбы нету, – Панкратьева не смогла удержаться, чтобы не подколоть Зотова. Тем более он скорее всего не знает о том, что она в курсе его Сургутских приключений. Вряд ли секретарша ему доложилась о предложенных Панкратьевой способах послать такого выдающегося начальника куда подальше.
Зотов открыл холодильник.
– Да! – возмутился он, разглядывая продукты. – Полный холодильник всякого говна, а есть нечего.
– На вкус как на цвет товарищей нет, – заметила Панкратьева.
Она давно уже убила в себе привычку готовить еду к приходу Зотова с работы. Во-первых, никогда не знаешь, когда он придет. Во-вторых, будет ли он при этом голодный? Может, он явится со встречи с очередным заказчиком прямо из ресторана. В-третьих, будет ли он вообще есть то, что приготовит ему Панкратьева? Нет, конечно, она уже научилась готовить разные полезные блюда, щедро сдабривая их соевым соусом, но у Алика вполне себе может оказаться голодный день или желание съесть чего-нибудь особенное, и это особенное он непременно принесет с собой и тут же начнет готовить, полостью игнорируя все разносолы, приготовленные Панкратьевой.
Зотов тяжело вздохнул, достал из холодильника банку с медом, взял из хлебницы шибко полезный для здоровья хлеб с какой-то шелухой и стал обстоятельно намазывать его медом.
Панкратьева этот хлеб никогда не ела, не могла в рот взять, но всегда покупала свежий для Алика, да и мёд она тоже «терпеть ненавидела» еще с детства, когда этот мёд в сочетании с молоком и содой был первейшим средством от детского кашля. Поэтому вид Зотова, делающего себе подобный бутерброд, вызвал у неё лёгкий приступ тошноты.
