Но это всё ещё был Конор. С кривой ухмылкой, прираставшей к лицу по двести раз на день, с грубыми остротами и извечным недовольством всем, что его окружает. И именно Конор будто невзначай дотронулся до её запястья, когда они прощались. Жест тоски.
Жест добровольной сдачи.
Мысль об этом заставила её улыбнуться, пока она шагала по коридору.
«Это всё временно, правда?»
Ей не нужен его ответ. Она просто хотела расковырять эту болячку и посмотреть, как Конор отреагирует. А он и не сопротивлялся.
Ноги вынесли её за ворота, и улыбка умерла на губах.
Пепел остыл, смешавшись со снегом, но город продолжал тлеть, будто огонь просочился под землю и полыхал отныне там, сдобренный чертями. Ветер доносил жуткий запах кровавых ран и ведал о скорби сотен людей, заполонивших улицы, дабы оплакать павших и помочь тем, кто всё же выжил в бойне. Многие здания обрушились, а те, что устояли, были черны от копоти. Всюду виднелись воронки от чародейских снарядов, заполненные смрадными останками имперцев. Темпраст тонул в опустошении и разрухе.
Было тихо. Урывками доносились чьи-то стоны и рыдания, но они всё равно меркли на фоне воцарившегося горького молчания, затянувшего всех и каждого в свою тёмные пучины
Шеренги мёртвых выстроились до самого горизонта, вопя о цене, что северяне заплатили за свою победу. Она была ужасающе высока, никакая свободна, о которой грезили Сыны Молний, такого не стоила.
Их победа была смехотворна перед безобразным ликом войны, унёсшей слишком много жизней, чтобы продолжать её.
Может, Катэль был прав, когда заявил, что этот мир заслуживал забвения. Он уже был наполовину разрушен, он захлебнулся кровью. И метался в агонии перед своим концом.
«Я не могу уйти. И не стану. Если я могу им помочь, я это сделаю», – пронеслось в голове.
Потому что это правильно.
Может быть. А может, она просто боится никогда не простить себе, если сбежит.
«Уйду, когда всё станет совсем худо», – успокоила она себя, разворачиваясь обратно.
Но куда уж хуже...
Голову Соторнила она отнесла в общую яму за стенами, окружавшими виллу, – туда, где лежали прочие вражьи останки. Иногда, в свободные минуты, Лета прокручивала в мыслях всё, что скажет ему напоследок. Однако сейчас, глядя в его помутневшие глаза, на ум ничего не приходило. Только то, что голова сехлина была тяжёлой. Такой же, как башка Милована. И всё ещё мокрой от крови.
Подумать только, императрица поставила Соторнила во главе войска, будто отправила в ссылку за то, что произошло на Арене. Наверняка он не сильно огорчился по этому поводу. Лета представила, как он всё это время смаковал встречу с ней, какие вещи собирался сотворить с девушкой в случае, если бы имперцам удалось отбить Темпраст назад.
«Счастливого пути в пекло, ублюдок».
Она швырнула голову распорядителя игр в яму, словно наскучивший предмет мебели, и направилась дальше, в полнейшей уверенности, что больше о нём и не вспомнит. Лишь отметины на спине останутся с ней навсегда, пульсируя по ночам и напоминая о той боли, что ей удалось вынести.
В них была её сила, вырожденная из скорби и отчаяния. Сила, которую нельзя было получить иным способом.
Вернувшись на виллу, она краем уха зацепила приглушённые разговоры воинов, обсуждавших красного ястреба в небе, изменившего ход битвы. Кто-то называл его посланником Одина, а кто-то был уверен, что это был трюк чародея. Про упырей, вставших на сторону Сынов, никто не говорил. То-то затеялись бы теории, любопытно послушать.
Как вообще у Конора это вышло? Это опять хитрости его природы или же магия Драупнира?
«Надеюсь, Логнар вытащит из него правду. Самой расспрашивать без толку. Не скажет».
В плену размышлений Лета почти не соображала, куда идёт. Тело её просто двигалось, млеющее под действием зелья. Притормозила она только когда очутилась в дальнем крыле, ведущим в перистильный двор.
Там хотя бы никого не будет.
Но сад ледяных цветов не пустовал в этот час. Она обнаружила Брэнна, сидящего к ней спиной на одной из клумб. Кот чародея был всё ещё с ним и спал, засунутый под куртку и пригретый теплом тела керника.
Замедлив шаг, Лета приблизилась к Брэнну, вновь осматривая двор. Вымывая его диковинными образами то, что увидела за порогом виллы.
– Так значит... Он мёртв? – спросил керник, подняв голову.
– Ага.
– Что ж, поздравляю.
Она опустила глаза на парня, ловя его ответный, отсутствующий взгляд. Они не надолго так застыли, каждый думая о чём-то своём. Затем Брэнн кивнул куда-то за спину девушки.
– Откуда она здесь в такой холод?
Лета мельком глянула на сиреневый куст.
– Понятия не имею, – обронила она безразлично.
Снова оценив состояние керника, Лета села рядом и шмыгнула носом.
– Итак... – начала она, но Брэнн вдруг перебил её.
– Я убил ребёнка, – выпалил он.
Лета прикусила язык, опасаясь ляпнуть лишнего и сомневаясь, что он решится продолжить, но после короткой запинки слова полились из него рекой, хоть вёдра подставляй:
– В Йоракове, когда мы были с Фанетом. Ты знаешь, как такое бывает, с тобой это случалось тоже, да? Я не хотел, я просто... Там было темно, и я не видел, а он был одет в такой, понимаешь, балахон... Фанатики нечто подобное носят, и я решил, что он... Он был высокий для своих лет, хотя оказалось, что ему... Ему было десять, а я не... Ты понимаешь, Лет? Я не хотел, я не...
Голос Брэнна всё-таки сорвался. Всхлипнув, он опустил голову и заговорил совсем тихо:
– Его лицо преследует меня. Всякий раз, когда я берусь за меч... Я вижу его. И вижу его черты в каждом противнике, будто заново переживаю его смерть... Поэтому... Я... Я не могу сражаться...
Ладони, лежавшие на коленях, сжались в кулаки.
– Я... Я стал чудовищем.
– Нет. Не стал. Пока помнишь его лицо, – ответила Лета, стараясь, чтобы в тон её ненароком не проскользнуло сочувствие. – Я помню только тех, чья смерть доставила мне особое наслаждение. Остальные... Ни ненависти. Ни сожалений. Ничего.
Лицо Соторнила тоже сотрётся из её памяти. И это казалось ей безмерно логичным, словно так изначально и раскидала её карты судьба. Сердце исцелялось от годами косневшего внутри гнева, приоткрывая ей иной путь. Где-то за поворотом её ждёт нечто большее. Кажется, и Марилюр шагала по этой дороге...
А Брэнн следовал сейчас по той тропе, что она изучила вдоль и поперёк, когда была младше, поэтому Лета испытывала сострадание. Но показать его не посмела.
– Ты пришёл на Север не за мной, а спасаясь от того, что случилось в Строннице. Упыри ведь не люди. Их убивать проще, так ты думал? Но они напомнили тебе о том мальчике.
