Элис с опаской смотрит на оранжевую таблетку аддералла.
– Как она на меня подействует?
Билли улыбается.
– Все будет хорошо, поверь.
Она глотает таблетку. Билли медленно выбирается из салона и обходит машину, но на полпути пошатывается и хватается за капот «мицубиси». Элис подбегает.
– Плохо, да?
– Не очень, – отвечает он, но не выдерживает ее пытливого взгляда и признается: – Вообще да, плохо. Я заберусь назад и постараюсь лечь. Дай мне еще две десятки. Может, смогу поспать.
Элис как можно аккуратнее ведет его к задней двери и помогает забраться в салон. Она хочет поднять рубашку и осмотреть кожу вокруг пластыря, но Билли не позволяет. Она не настаивает: во-первых, ему не терпится ехать, а во-вторых, картина наверняка ей не понравится, так что толку смотреть?
Таблетка начала действовать. Или ей мерещится? Нет, судя по бешеному сердцебиению и тому, как все прояснилось перед глазами, не мерещится. Вокруг небольшой стоянки для отдыха растет трава, и Элис видит тень каждой травинки. Пролетающий мимо пакетик из-под чипсов выглядит безумно аппетитно. И еще Элис с удивлением обнаруживает, что ей не терпится прыгнуть за руль и увидеть, как «мицубиси» проглатывает милю за милей.
Билли то ли читает ее мысли, то ли по опыту знает, как аддералл может подействовать на девчонку, в жизни не принимавшую ничего стимулирующего крепче утреннего кофе.
– Только не спеши, шестьдесят пять вполне достаточно. На обгоне можно семьдесят. Мы не хотим увидеть в зеркале мигалки, ясно?
– Ясно.
– Ну, погнали.
5
– И мы погнали, еще как, – говорит Элис. – У меня был жуткий сушняк, я выпила и диетическую колу, и спрайт, но в туалет не хотелось очень долго. Такое чувство, что я оставила мочевой пузырь в «Счастливом Джеке».
– Спиды дают такой эффект, – говорит Баки. – Есть тоже не хотелось?
– Нет, но я знала, что надо. Около трех часов дня я остановилась купить сэндвичи, Билли остался в машине. Он спал, и я не стала его будить.
Баки сомневается, что Билли спал, – человеку обычно не до сна, когда у него внутреннее кровотечение и инфекция расползается по всему телу, – но он помалкивает.
– Я проглотила еще две таблетки и поехала дальше. На ночь остановились в очередном богом забытом мотеле – фишка у нас такая – на окраине Гэри, штат Индиана. Билли к тому времени проснулся, но сказал, чтобы я заселялась сама. До номера его пришлось вести, он с трудом держался на ногах. Я велела ему принять еще окси, а он сказал, что прибережет их на завтра. Я уложила его и осмотрела рану. Он не хотел, но слишком ослаб, чтобы сопротивляться.
Элис говорит ровным голосом, но то и дело вытирает глаза рукавом свитера.
– Там все почернело, да? – спрашивает Баки. – Некроз начался?
Она кивает:
– Да, почернело и опухло. Тебе помощь нужна, говорю, а он только головой мотает. Тогда я заявила, что все равно найду ему врача, помешать он мне не может. Да, поищи, говорит, и проведешь лет тридцать или сорок в тюрьме. К тому времени про Клэрка уже рассказывали в новостях. Думаешь, он меня напугать хотел?
– Нет. Он о тебе заботился. Если бы копы – и ФБР, их тоже наверняка привлекли, – смогли доказать твою причастность к убийству Клэрка, ты загремела бы далеко и надолго. А они ее доказали бы, ведь вы с Билли останавливались в «Хайатте».
– Ты нарочно так говоришь. Пытаешься меня успокоить.
Баки бросает на нее раздраженный взгляд.
– Конечно, пытаюсь. Только сути дела это не меняет. – Он умолкает. – Когда он умер, Элис?
6
Нормально поспать не удается ни ему, ни ей: Билли мучают боли (наверняка невыносимые), Элис еще на подъеме после приема спидов, с которыми ее организм столкнулся впервые. Где-то в четыре тридцать утра, задолго до рассвета, Билли говорит, что пора ехать. Ей придется вести его к машине, и он хотел бы сделать это до того, как мир проснется.
Он принимает последние четыре таблетки окси и идет в туалет. Она заходит после. Большую часть крови Билли смыл, но на кафеле и ободке унитаза немного осталось. Она вытирает все салфетками, а пакет опять забирает с собой: преступный склад ума.
К тому времени обезболивающие уже подействовали, но до машины Билли и Элис идут почти десять минут, каждые два-три шага делая передышки. Он опирается на нее и тяжело дышит, словно только что пробежал марафон. Изо рта у него воняет. Элис в ужасе: если по дороге он упадет, придется волочить его по земле, потому что поднять его она не сможет. К счастью, они благополучно добираются до машины.
Медленно, поскуливая и охая (Элис больно слышать эти звуки), Билли залезает на заднее сиденье. Когда он наконец устраивается, подложив под голову одну руку, его лицо расплывается в удивительно солнечной улыбке.
– Сука Мардж! Все обошлось бы, пусти она пулю на полдюйма левее.
– Сука Мардж, – соглашается Элис.
– Скоростной режим прежний: шестьдесят пять миль в час, на обгонах можно быстрее. Как доберемся до Айовы и Небраски, выжмешь семьдесят пять. Чтобы никаких мигалок в зеркалах, поняла?
– Есть «никаких мигалок в зеркалах», сэр! – восклицает Элис, отдавая честь.
Он улыбается.
– Люблю тебя, Элис.
Она принимает две таблетки аддералла. Подумав, закидывает в рот третью. И они выезжают.
Движение на трассах к югу от Чикаго просто кошмарное: шесть-восемь полос в обе стороны. Впрочем, аддералл помогает Элис бесстрашно лавировать в потоках машин. К западу от города дороги становятся чуть свободнее, за окнами мелькают небольшие городишки: Ла-Саль, Принстон, Шеффилд, Аннаван. Сердце быстро и ровно стучит в груди Элис. Она вошла во вкус и летит со свистом, как тот дальнобойщик из песни
[85], время от времени поглядывая в зеркало на Билли, лежащего на заднем сиденье. Когда Давенпорт остается позади и они выезжают на просторы Айовы – поля в ожидании зимы стоят серые и неподвижные, – он начинает что-то говорить. Несет околесицу, но ей все понятно. Он при смерти, думает Элис. Он бродит во мраке, пытаясь найти выход. Ох, бедный мой, бедный Билли, как же так?
То и дело всплывает имя Кэти. Он просит ее не возиться с печеньем, а подождать маму, пусть та вернется и поможет. «Понимаешь, – говорит он Кэти, – Боба Месса кто-то побил, и домой он придет злющий как собака». Еще что-то про Корин. Мол, только Корин за него и заступилась. Потом про Шан и какой-то тир в Коди. Про Дерека и Дэнни. Этим призракам он сообщает, что не будет играть в поддавки только потому, что они дети. Элис думает, что речь о «Монополии», потому что дальше Билли просит не тупить и быстрее бросать кости. Железные дороги – выгодная покупка, а вот коммунальные службы – не очень. Однажды он вскрикивает, так громко и неожиданно, что Элис от страха бросает руль. Не иди туда, Джонни, кричит он, за дверью моджахед, брось сперва слепуху и выкури его оттуда. Потом Билли вспоминает Пегги Пай, девочку из приемной семьи, куда его отдали на воспитание, когда мать лишили родительских прав. Только на краске эта развалюха и держится. Еще он много говорит о девушке, в которую был влюблен, называя ее то Ронни, то Робин (Элис знает, что так ее звали по-настоящему). Про «мустанг» с откидным верхом и про музыкальный автомат («Если вдарить ему куда нужно, играть будет всю ночь напролет, помнишь, Тако?»), про отстреленный большой палец и потерянную навсегда пинетку. Про Баки, Элис и какую-то Терезу Ракен. Снова и снова Билли вспоминает младшую сестру и полицейского, который вез его в Дом Вековечной Краски. Тысячи машин со сверкающими на солнце лобовыми стеклами – называет их «раскуроченной красотой». На заднем сиденье краденой машины он вспоминает всю свою жизнь, и сердце Элис сжимается от боли.
