Костоев, успокоившись, выслушал рассказ о прошлом Чикатило и о том, какие меры были приняты милицией.
— Но почему вы мне раньше ничего не сказали, Михаил Григорьевич?
— До тех пор, пока не нашли труп, нам нечего было предъявить этому типу. Была формальная проверка.
Костоев догадывался об истинных причинах, по которым его держали в неведении, но не показал этого.
— Теперь все всерьез. Это лучший след, какой был у нас за все годы. Надо следить за этим типом и больше не упускать. И арестовать, как только он допустит малейшую оплошность.
— Мы не станем брать его прямо сейчас?
— Лучше, если у нас будут более явные улики., Может быть, удастся взять его с поличным…
Вернувшись в свой кабинет, Костоев велел про-, верить, мог ли упомянутый Чикатило находиться в Иловайске Донецкой области 14 мая 1988 года, в то время, когда было совершено убийство восьмилетнего мальчика.
Потом велел принести досье его задержаний в 1979 и 1984 годах и стал изучать документы.
В тот же вечер сыщики подняли заводской архив. В конце концов они обнаружили копию командировки. В указанный день Андрея Чикатило посылали в Артемовск Донецкой области.
Костоев, получив эту информацию, взглянул на карту — станция Иловайская действительно находилась на железнодорожной линии, соединявшей Ростов с Артемовском и проходившей через Таганрог.
— Это наш человек. Теперь я совершенно уверен.
Чтение досье Чикатило привело его в ужас. Сколько наделано ошибок в ходе следствия! Сколько упущений! Как такое могло произойти? Уже шесть лет назад против него были серьезные подозрения, но оперативная бригада отбросила их. Можно подумать, они спешили отделаться от неудобного подозреваемого. И зачем все это? Чтобы подвести под обвинение несчастных, умственно отсталых людей. И кто был казнен за убийство маленькой девочки в 1978 году? Невиновный?
— Господи, неужели так можно работать! — воскликнул он. — Сколько жизней человеческих мы потеряли за эти годы!..
* * *
Бригаде, которая, сменяясь, занималась наблюдением за Чикатило, все это начало надоедать. Они следили за ним уже дней десять, но, если не считать того, что он часто — впрочем, безрезультатно разговаривал с женщинами и детьми, в остальном вел себя совершенно нормально.
20 ноября «объект» вышел из дома в обычное время с портфелем в руке. Милиционеры успели привыкнуть к его режиму и маршрутам, что могли порой опережать его.
Как всегда, он провел день на заводе и ушел оттуда в обычное время. После работы он, случалось, сразу возвращался домой, но в тот вечер отправился в центр Новочеркасска и стал бродить по улицам. Время от времени Чикатило приближался к молодой девушке или подростку и бросал им несколько слов. Иногда те, к кому он подходил, ему отвечали, но чаще торопились уйти подальше от этого странного типа.
Давно стемнело. Он пристал к пьяной девке, но та его обругала, и мужчина отошел. Он шел быстрым шагом, присматриваясь к прохожим, особенно женщинам и подросткам, замедляя шаг у автобусных и трамвайных остановок, часто возвращаясь назад. Подполковник Колесников, руководивший наблюдением, велел своим людям подойти к нему.
— Это начинает затягиваться, — решил он. — Нельзя же вот так ходить за ним целыми днями. В конце концов он нас заметит. Задерживаем его.
В это время Чикатило на противоположной стороне улицы подошел к мальчику с сигаретой.
— Слушай, парень, и не стыдно тебе курить в твоем-то возрасте, — ласково, словно в шутку, бросил он.
Меньше всего ему хотелось казаться грубым. Главное — завоевать доверие мальчика, добиться превосходства над ним, но не испугать.
В эту минуту его окружили трое. Поначалу он подумал, что на него напали. Но тут увидел красные книжечки.
— Милиция! Не двигаться.
— Ваше имя? — спросил Колесников.
— Чикатило, Андрей Романович, — ответил тот, в голосе его звучало явное недоумение.
— Вы задержаны.
Щелкнули наручники.
Глава 14
Костоев не хотел рисковать, поместив Чикатило и изолятор временного содержания. Дело «банды психов» убедительно показало, каким образом следователи добиваются иногда признаний обвиняемых: жестоким обращением, психологическим давлением, а то и физическим воздействием. Потому отдал приказ поместить его в следственный изолятор Ростовского КГБ.
Когда перед ним впервые оказался этот высоки и человек с невыразительной внешностью, Костей с трудом верил, что перед ним действительно убийца. Но подозрения были тяжкими. Впрочем, со временем в глазах подследственного стали вспыхивать опасные огоньки.
Пока устанавливали его личность, Чикатило отвечал на вопросы робко, нескладно, объяснялся с трудом, вовсе не так, как следовало бы говорить человеку с университетским дипломом. Но впоследствии, когда его допрашивали более подробно, он начал демонстрировать некоторое высокомерие, как будто не сомневался в собственной безнаказанности. В конце концов, разве не одержал он два раза верх над «легавыми»? Тем не менее он должен был догадываться, что теперь все будет по-другому.
Во время первых двух допросов тактика Чикатило выглядела простой: отрицать все и по любому поводу строчить жалобы генеральному прокурору.
— Вы были в Иловайске Донецкой области 14 мая 1988 года?
— Нет.
— Но именно в это время вы ездили в командировку в Артемовск.
— Возможно. Я этого не помню.
Одним из способов защиты были ссылки на плохую память. В одном из своих писем к прокурору он объяснял, что из-за этого недостатка у него были трудности на работе. Только во время третьего допроса у него стали заметны признаки слабости.
— Вы были шестого ноября на станции «Лесхоз»?
— Я такого не помню.
— Вы там были, вас видели.
— Это был не я.
— Вы потеряли паспорт?
— Ничего подобного! Он все время при мне.
— В таком случае именно вы шестого ноября показывали его милиционеру в «Лесхозе».
Чикатило невнятно пробормотал какое-то путаное объяснение. В его линии защиты появилась брешь. Понемногу он начал поверять следователю свои тайные мысли:
— Мне случалось бродить по вокзалам. Там есть нищие… Они просят милостыню, требуют, а то и вымогают. Потом разъезжают в электричках по всем направлениям. У меня был случай наблюдать сцены сексуальной жизни этих бродяг. Меня это унижало по той причине, что я никогда не мог вести себя вполне как мужчина. Я задавался вопросом: имеют ли право на существование эти деклассированные элементы?
И наконец он произнес те слова, которых так долго ждал Костоев:
— Я готов признаться в своих преступлениях, но прошу вас не терзать меня подробностями, потому что моя психика этого не вынесет.
