Я спрыгнул с сорона и поклонился им как можно уважительнее.
— Не поможете ли мне, о прекраснейшие из народа орков?
Они снова захихикали, тихонько перешёптываясь между собой. Но старушки явно были глуховаты, и их шёпот мне был отчётливо слышен.
— А он ничего так.
— Вежливый.
— Обходительный.
— Даже хорошенький, жаль что не зелёный.
— Поможем?
— А чё-ж не помочь такому.
Они разом кивнули.
— Чего у тебя там?
— Рассказывай, милок.
— Заблудился, чи шо?
Снова расшаркавшись, я кивнул.
— Вы угадали! На меня и моих спутников напали ыволки…
Нет, говорить надо быстрее — чуть зазевался, сделал паузу, и меня тут же перебили.
— Эти могут.
— Те ещё гадости.
— Зубастые.
— А уж завывают, кровь стынет в жилах.
— Помню, когда молодая была…
— Много их по пустоши бегает.
— Отправила меня бабка в соседнюю стоянку за солью…
— Прекрати, мы эту историю уже сто раз слышали.
— А я не вам, а человеку.
— Ты её до вечера будешь рассказывать.
— Помочь ему надо. Милок, они тебя укусили?
— Если укусили, надо рану промыть.
— У меня настойка мухоморов, помажем сейчас, и внутрь стакан выпей.
— Нет, нет, — я замахал руками, — никто меня не кусал! Потерялся я от своих спутников. Мне бы как-то…
— Потерялся?
— Эт можно помочь.
— Сейчас позовём Оройхоню, он сразу тебя найдёт.
— Даже не сумневайся.
— Оройхоня хоть и шаман, а с пониманием.
— Оройхоня! — заорали они слаженным хором, — выйди! Пришли к тебе!
Из вигвама послышалось бурчание.
— Оройхоня!
— Да слышу я!
Полог откинули изнутри, и я увидел орка. По сравнению с Уру-Букой и его бойцами, этот был худой и вовсе не воинственный. А ещё у него из пасти не торчали клыки. Если бы не зелёный цвет кожи, он вполне бы сошёл за обычного человека.
— Ну? Чего?
— Вот!
Бабки ткнули в меня пальцами.
— Опять жертва, что ли? Скажите, что я разумных в жертву не приношу. Надоели!
— А вот сын моей подруги приносит, — скорчила недовольную гримасу орка в красном платочке, — по две в неделю.
Шаман закатил глаза и сделал выражение лица “достали”. Я, кстати, делал точно такое же, когда родственники укоряли меня в неженатости.
— Оройхоня, — вспомнила бабка с серьгой, — он заблудился.
— А я здесь причём? И не зовите меня Оройхоней! Я Оройхониус!
— Ой, прекрати!
— Не наше это имя, не орочье.
— Нечего тебя было отсылать учиться.
— Книжек поначитался, а теперь умничаешь.
— Помоги ему, Оройхоня!
Шаман посмотрел на меня тоскливым взглядом. Я сочувственно кивнул и развёл руками.
— Заходи, — махнул он мне и скрылся в вигваме.
Ну ладно, посмотрим, что он мне скажет. Под одобрительные взгляды бабок, я вошёл вслед за шаманом.
Внутри оказалось достаточно темно. У стенок вигвама теснилась какая-то утварь, а в центре, в круге света на коврике, сидел шаман.
— Садись.
Орк указал мне на ковёр напротив. Пришлось бухнуться туда и поджать ноги под себя.
— Орой.
Шаман протянул мне руку.
— Иван.
— Хорошо.
Он пошарил рукой в темноте за спиной и вытащил на свет большую бутылку с чем-то мутным и две пиалы.
— Камлать будем, — многозначительно подмигнул он мне и разлил по первой, — ну, за знакомство.
Пришлось взять пиалу и выпить залпом. Ух! Ну и гадость они здесь пьют.
— Ты кем работаешь? — спросил шаман, выставляя между нами тарелку с нарезанным сыром.
— Владыкой.
— И как?
— Ну, мне нравится.
Орой вздохнул.
— А я шаманом. Надоело до жути!
Съев кусочек сыра, он разлил по второй.
— Жертвы заставляют приносить? — сочувственно уточнил я.
— Да нет, — он скривился, — никого я не приношу.
— А в чём тогда дело?
— Достали, — шаман провёл ладонью по горлу, — сил уже нет. Сначала приходят “вызови нам дождь”. Ну я целый день прыгаю, как заведённый, с бубном. На погоду, знаешь ли, обычные заклинания не действуют, только “бабушкины обряды”. И что?
— Что?
— Идёт дождь. Так они приходят на следующий день и говорят: “Сделай, чтобы дождь не шёл”. Я что им, бюро заказов погоды? У меня бубен скоро порвётся от частых плясок.
— А отказать?
Орой покачал головой.
— Э нет, брат, нельзя. Обидятся, да!
Мы с ним помолчали, выпили ещё раз.
— Или вот ещё: сделал я одной орке амулет против скисания молока. Сказал: повесь над кувшином, проволочки не трогай. Через пару дней прибегает — ой, скисает снова. Иду к ней. Показывай, говорю, где амулет. А она его повесила аж за три метра от молока, да ещё и проволочки погнуты. Ой, я ничего не делала, говорит, оно само. Как само? Я куда сказал повесить? Кто проволочки погнул? Ух, так бы и выпорол! Но нельзя, мне воспитание не позволяет.
— Мне Владыкой тоже бывает несладко. То светлые нападают, — пожаловался уже я, — то родственник на трон претендует. То Казна не слушается.
— Выпороть её, — со знанием дела заметил шаман, — розгами.
— А как же воспитание?
Мы разом вздохнули, грустя о такой замечательной, но упущенной возможности.
* * *
Проснулся я в том же вигваме. Голова раскалывалась, а во рту будто кто-то нагадил. Выползая наружу, я клятвенно обещал себе — никогда больше не камлать. Ни за что, ни за какие коврижки. Мумия пошлю, пусть он этим занимается. Всё равно мёртвый, голова по определению болеть не может. А Владыке такое времяпрепровождение вредно!
Лавочка стояла пустая, и я обессилено упал на неё. В ответ на резкое движение, на поясе булькнула фляжка. Ага! Шагра что-то говорила про эту воду и шаманов. Не помню, что конкретно, только мне сейчас она и нужна. Я отвинтил пробку и сделал пару глотков. Ммм… Идеально!
Рядом кто-то плюхнулся, жалобно застонав. Ага, вот и шаман явился. Выглядит, кстати, он так себе — помятый, с мешками под глазами.
