– Какая холодная и чистая. – Она подняла глаза наверх. – Знаешь, Макс, я никогда тебе не говорила, что боюсь высоты. Боюсь до смешного, до чертиков. Иногда мне кажется, что я умру, свалившись с обрыва.
– Ерунда, – отмахнулся я, – ты будешь жить долго и счастливо вместе со мной.
Она улыбнулась, но в глазах показалась грусть:
– Хотелось бы верить. Скажи, Макс, ты любишь меня или притворяешься ради денег?
Я потрепал ее по сморщенной щеке:
– Глупышка! Неужели ты не чувствуешь?
Надежда вдруг обняла меня:
– Макс, поклянись, что никогда не обидишь меня!
– Разумеется, – буркнул я, – что за странные мысли?
– Вполне нормальные мысли некрасивой супруги, – отозвалась она и обхватила себя за плечи. – Мы сбежали от жары в холод. Пойдем в домик, Макс. Лена, наверное, уже ждет нас.
Мы поднялись по ступенькам. Лена действительно ждала нас возле домика. Надежда натянула на лицо улыбку: я чувствовал, что ей невесело.
– Тебе нужно сходить к воде. Там так хорошо!
– Я обязательно это сделаю, – пообещала девушка. – Ну а где же обещанный обед?
Мы отправились разогревать остывшие блюда.
Глава 46
Киев, 1902 г.
Разгневанный Василий шагал по улице, размахивая тростью. Его губы шевелились, словно выплескивая слова, глаза сверкали. Утром он получил письмо от наглеца Боржевского, назначившего ему свидание в отеле, где Стефан проживал вот уже долгое время.
Василий понимал, что разговор пойдет о Марии – и нервничал. Он напряженно думал, что бы такое сказать этому Стефану, как прекратить порочащую его семью связь – и ничего не мог придумать. К сожалению, многое зависело от жены, которая не хотела пошевелить и пальцем, чтобы вернуть в дом спокойствие.
Василий подошел к крыльцу и, провожаемый любопытным взглядом швейцара, поднялся по ступенькам и оказался в холле.
На диване, возле кадки с фикусом, развалившись, как хозяин жизни, восседал Боржевский. Увидев Василия, он дернулся, лениво поднялся и зашагал навстречу.
– Я знал, что вы мне не откажете. Давайте поднимемся в номер.
Тарновский ничего не ответил, лишь кивнул. Мужчины прошли по извилистым коридорам, и Стефан, остановившись возле одной двери, толкнул ее и пригласил гостя внутрь.
В номере, небольшом и неуютном, было душно. Стол, уставленный немытыми тарелками и бутылками, вызывал тошноту. Несколько мух, напуганных посетителями, поднялись с тарелок и переместились на оконные занавески.
– Я не предлагаю вам выпить, милостивый государь, – начал Боржевский, знаком показывая Василию садиться. – Вы, наверное, догадываетесь, зачем я пригласил вас.
– Конечно, – Тарновский наклонил голову, – нас с вами связывает только один человек – это моя жена. Вы, вероятно, хотите поговорить о Марии.
– Два дня назад я встретил ее и вас на балу. – Стефан волновался, и острый кадык ходил на тонкой шее, утюжа кожу. – Вы, сударь, устроили скандал женщине, которая мне очень дорога. Вы увели ее с бала, хотя она этого не желала, а дома занялись рукоприкладством.
Василий заморгал:
– Рукоприкладством? Ну что вы! Я не бью женщин, даже таких падших, как моя жена.
Боржевский поднял руку, как бы призывая его замолчать:
– Вы избили ее, я видел синяки. Не отрицайте, сударь.
Тарновский откинулся на спинку стула и усмехнулся:
– Мне нет смысла отрицать, ибо вы все равно мне не поверите.
– Не поверю, – согласился Стефан. – Я пригласил вас, чтобы предупредить: за любимую женщину я готов отдать жизнь. Я буду драться с вами, милостивый государь, если еще раз узнаю о подобном.
– То есть свое поведение вы признаете достойным? – поинтересовался Василий, сцепив руки на коленях. – И, по-вашему, ваша любовница тоже ведет себя достойно, на глазах у всех изменяя законному супругу?
Боржевский покраснел и отвел взгляд:
– Она заслуживает лучшего.
– Вы хотите жениться на ней, если она вдруг овдовеет или разведется? – Василий пристально посмотрел на соперника.
Тот неожиданно растерялся и стал царапать ухоженным ногтем полировку стола.
– Видите ли, я не смогу на ней жениться.
– Интересно, почему? – Василий изобразил недоумение. – Она недостаточно хороша для вас?
– Это я недостаточно хорош для нее, – признался Стефан и вздохнул с облегчением, словно избавившись от страшной тайны. – Я небогатый помещик и никогда не обеспечу ей жизнь, которую она заслуживает. Мария привыкла к роскоши – вам ли об этом не знать?
Тарновский усмехнулся про себя. Это была отговорка. Весь Киев знал, что они с супругой давно не шиковали. Боржевский не мог взять ее в жены, потому что эта женщина имела плохую репутацию и его чопорная родня никогда бы не приняла ее. Неужели Мария этого не понимает? Или у нее другие планы?
– Допустим. – Василий усмехнулся в темно-русые усы. – Значит, наш разговор закончен.
– Нет, не совсем. – Стефан неожиданно загородил выход. – Я вызываю вас на дуэль. Мне кажется, вы не сделали никаких выводов из нашей беседы. – Он выпятил грудь. – Да, я вызываю вас. Сообщите мне место и время.
Тарновский поклонился и надел шляпу:
– Это как вам будет угодно, дорогой друг. Но я бы не советовал торопиться. На прошлой дуэли выяснилось, что я не так-то плохо владею оружием.
Стефан не повернулся.
Василий вышел из номера, чувствуя, что снова закололо сердце. Ненависть к жене, которая, казалось, поставила себе цель загнать его в могилу, поднялась в душе словно песчаная буря.
Он зашагал по улице, оглядываясь: ему чудилось, что весь свет смотрит на него, показывает пальцем. Булыжник был сер и блестел, кое-где антрацитово мерцали лужи.
Дойдя до одного из парков, он опустился на скамейку под каштаном и закрыл глаза, вдыхая сырой ноябрьский воздух. Где-то хрипло каркали вороны, будто сетуя на судьбу. Причудливые листья каштана давно облетели и валялись, скрученные в трубочку, немного пахнувшие табаком, кое-где перемешанные с плодами, такими глянцевыми и полированными в начале осени и такими некрасивыми, ссохшимися в конце.
Тарновский подумал: что бы ни происходило в его душе и что бы с ним ни случилось, солнце будет так же светить, листья зеленеть и желтеть, Днепр – нести свои воды в море. И грядущая дуэль ровным счетом ничего не изменит в природе. Возможно, и в его жизни тоже. Разве только к худшему.
Он вздохнул: Мария не стоила его переживаний. Дуэль нужно было отменить.
Василий резко встал, ощутив боль в пояснице, и, как старик, поплелся домой. Открыв дверь, он с радостью заметил, что супруги не было дома. Он не стал гадать, куда она подевалась, распалять свое воображение – сразу сел за стол, придвинул к себе лист бумаги и принялся писать Боржевскому.
