Шталь попытался улыбнуться, но не смог. Обида душила его, рвала душу на части. Он бросил к ногам этой женщины слишком много, но она, похоже, ничего не оценила.
– А ваш муж? Он не пополнил бы ряды ваших мужчин?
– Васюк? – Мария покачала головой. – Пожалуй, нет. Он мне давно наскучил. Пусть сидит под домашним арестом и радуется, что Боржевский остался в живых.
В этих словах Владимир услышал такое презрение, что ему стало не по себе. Он симпатизировал Василию, считая, что поступил бы точно так же на его месте, но Тарновская, судя по всему, была на стороне Стефана.
Странно, но, выслушав нелицеприятные для себя слова, Шталь нисколько не охладел к ней. Ее равнодушие притягивало как магнит, ее настоящая любовь обещала райское блаженство, и Владимир стремился к этой женщине, как бабочка на огонь, давая себе слово рано или поздно стать единственным мужчиной в ее жизни.
– Но вы же не навестите его после всего, что произошло? – спросил он робко, боясь ее гнева, и она ухмыльнулась:
– Почему бы нет? Я слышала, Зинаида Гиппиус, кроме Мережковского, живет еще с одним мужчиной, неким Философовым. И никто ее не осуждает.
Шталь похолодел. Закусив губу, он отвернулся и стал смотреть на море, равнодушно катившее свои волны.
Мария погладила его по руке.
– Что с вами, Владимир? Не нужно принимать все близко к сердцу. Ну что поделаешь, если я такая. Впрочем, я никого никогда не удерживала. Если вас что-то не устраивает, вы вольны покинуть меня.
– Никогда в жизни! – Он схватил ее за талию, попытавшись обнять, но женщина оттолкнула его. – Мария, я так вас люблю! И вы это знаете. Мне никто не нужен, кроме вас. Я с ума по вас схожу. Скажите, что вы тоже любите меня, хотя бы самую малость.
Почувствовав свою власть над этим мужчиной, Тарновская смягчилась. Сказать этому слабаку о любви не поворачивался язык, но терять его тоже не хотелось: он был самым богатым из всех ее кавалеров. Если его бросить, многие женщины тут же захотят зачислить его в ряды своих поклонников.
Тщеславная, жадная и надменная Мария решила, что не допустит этого. Ей были нужны его деньги, и делиться ими она ни с кем не собиралась.
– Я знаю, мой дорогой, – сказала Тарновская уже мягче. – И я поцеловала бы вас прямо здесь, если бы на нас не смотрели. Ну, будьте умницей, перестаньте грустить! – Она провела рукой по его вспотевшему от волнения лицу, и он почувствовал неизъяснимое блаженство и волнение.
– О, как я счастлив! Хотите букетик цветов?
– Хочу, – милостиво сказала женщина, и Владимир подскочил, как лань, заметившая охотников.
– На набережной я видел цветочницу. Сейчас принесу.
Он скрылся за кипарисами, и Мария, вздохнув с облегчением (Шталь казался ей довольно назойливым), присела на скамейку.
Она не сразу заметила Доната Прилукова, круглолицего мужчину лет тридцати с лишним, с черными усиками – точной копией усов Васюка, обремененного большой семьей, присяжного поверенного из Москвы, снимавшего дачу рядом с раненым Боржевским.
Он снял шляпу, вежливо поклонился и иронически заметил:
– О боже! Неужели я вижу вас в одиночестве? Разве такое возможно? Возле вас всегда шлейф поклонников.
– Они все прескучные, – сказала Мария с интонацией светской красавицы, которой давно надоели воздыхатели.
Юрист подмигнул:
– Даже несчастный Владимир, который готов целовать следы ваших маленьких ножек?
– Даже он, – подтвердила Тарновская. – Прошу вас, давайте сменим тему. Скажите лучше, как чувствует себя Стефан? Надеюсь, с ним все в порядке?
Прилуков пожал плечами:
– Вряд ли. Сегодня утром я встретил его врача. Он сказал мне, что у Стефана высокая температура, судороги, потеря сознания и парез. В общем, налицо все признаки менингита.
Мария охнула и прикрыла рот ладонью:
– О господи! Он умрет?
– При правильном лечении его можно поднять на ноги, – со знанием дела ответил Донат. – Я подчеркиваю – при правильном. Но боюсь, что ялтинские врачи сильно отстают от столичных. Конечно, хотелось бы в них верить…
– Бедняга Стефан! – Женщина приняла сочувственное выражение. – Жаль, если он умрет… – Она огляделась в поисках Владимира, который почему-то задерживался, и ее взгляд натолкнулся на высокого худого мужчину в темно-синей студенческой куртке, стоявшего возле кипариса и смотревшего на нее.
Мария привыкла к тому, что незнакомцы пожирали ее глазами, представлялись, желая познакомиться, но во взгляде этого человека было что-то злое, презрительное, и ей стало не по себе.
– Вы знаете этого человека? – спросила она собеседника, и он поинтересовался:
– О ком выговорите?
– Ах, вон тот, у кипариса. – Тарновская неопределенно махнула рукой.
– Но я никого не вижу ни у одного кипариса, – буркнул Прилуков.
Мария посмотрела туда, где недавно стоял незнакомец. Его место заняла молоденькая дама в нарядном белом платье.
– И правда, он уже ушел. – Женщина почувствовала, как кожа покрылась мурашками. – Очень неприятный мужчина в студенческой куртке и очках.
– Я боюсь этих студентов, – недовольно заметил Донат. – Они не последняя сила революционеров. Держитесь от них подальше.
– От кого это держаться подальше? – Владимир появился неожиданно, с маленьким букетиком ромашек. – Держите, Мария.
Женщина понюхала цветы и скривилась:
– Они пахнут чем-то вроде мыла. Знаете, я не очень люблю ранние весенние цветы.
Прилуков улыбнулся и достал из кармана часы. Тарновская заметила, что они из чистого золота высокой пробы:
– Извините, господа, мне пора. Моя жена уже минут десять ждет меня на набережной. Мы обещали детям поесть сегодня мороженое и нанять повозку к водопаду. Вы ездили к водопаду?
Тарновская покачала головой:
– Нет. Видите ли, Владимир никуда меня не выпускает. Иногда мне кажется, что он с удовольствием надел бы на меня паранджу, однако, на мое счастье, мы не мусульмане.
Донат расхохотался:
– Это очень забавно. Но к водопаду все же поезжайте. – Он снова взглянул на часы, и Мария усмехнулась.
– Что ж, отпускаю вас к жене. Держите меня в курсе насчет нашего больного.
– Всенепременно. – Донат поклонился и поспешил к маленькому ресторанчику, возле которого его ждали жена и дети.
Тарновская еще раз поднесла букетик к носу, потом смахнула пальцем желтую пыльцу, испачкавшую кончик, и, оглянувшись на кипарис, чуть слышно вскрикнула.
Человек в студенческой куртке снова стоял там и снова не отрывал от нее глаз. Она поежилась, думая, рассказать ли о нем Шталю, и решила, что пока не стоит.
