Конвоир нагнулся и подал ей букет. На его румяном от холода лице появилась улыбка.
Тарновская поблагодарила царственным кивком головы и прижала цветы к груди.
«Я тоже верю, что меня оправдают, – подумала она. – Но какая у моего сторожа смешная шляпа! Такие делают дети из газеты».
Поступок юноши придал смелости остальным. В Марию, как в великую актрису после блистательного спектакля, бросали розы, гвоздики и другие цветы – все, что пылкие мужчины могли купить у цветочниц.
Женщина прошествовала мимо них как королева, высоко держа голову, и в толпе послышались восхищенные возгласы.
Когда они подошли к ступенькам здания суда, полицейский галантно подал ей руку, и Мария оперлась на нее, почувствовав, как сильная ладонь дрожит. Ее обаяние и на этот раз действовало безотказно.
Тарновская была спокойна. Ее адвокат пообещал оправдательный приговор, и она свято верила его словам.
Ну в самом деле, за что ее судить? Она никого не убивала. Если этот дурачок Наумов и прикончил своего родственника, то только по собственному желанию.
Мария вошла в зал, отметив про себя, что он полон до отказа, и скромно присела на отведенное ей место. Строгий судья с залысинами начал что-то гневно говорить, но женщина его не слушала. Она ждала речи адвоката, думая о том, что ужасно устала.
Следствие по делу Комаровского велось целых три года и было очень утомительным и долгим. Показания свидетелей переводились с одного языка на другой, а самих свидетелей оказалось ни много ни мало – двести пятьдесят. Эксперты, занимавшиеся ее делом, все были уверены в ее виновности, кроме, пожалуй, одного – профессора Босси.
Адвокат уповал на него: по его словам, Босси должен был научно доказать, что его подзащитная не виновата.
Мария чуть приподнялась, поискала взглядом профессора, и, не найдя, покосилась на Прилукова. Тот ответил ей страстным взглядом, но Мария облила его презрением. Бывший присяжный поверенный активно сотрудничал со следствием и, как и Наумов, рассказывал все: о своей неземной любви к Марии, о ее желании избавиться от мужа и от Комаровского. Чтобы получить меньший срок, он даже солгал, сказал, что якобы телеграмму с угрозами от имени Наумова Комаровскому давала Тарновская, но это было чистейшее вранье. Нет слов, текст они сочиняли вместе, но отправлял Донат.
Мария стиснула пальцы и подумала, что Николай оказался не таким дураком, каким они его представляли. В тюрьме до него дошло: коварная возлюбленная со своим любовником определили его в козлы отпущения, а сами планировали тратить деньги Комаровского и наслаждаться жизнью. Показания полились из него, как вода из крана. Это, конечно, было неприятным известием. Неудивительно, что Наумов никогда не вызывал у нее никаких чувств. Жалкие, презренные червяки вызывали разве что сожаление.
Тарновская вздохнула и прислушалась. Подумав о мужчинах, сидевших с ней на скамье подсудимых, она на несколько минут будто выпала из судебного процесса и сейчас возвращалась обратно.
Судья с залысинами уже закончил, выступали эксперты, которые один за другим предъявляли улики, свидетельствовавшие о виновности Тарновской и Прилукова.
Мария зевнула и прикрыла рот ладонью. Ее лицо приняло равнодушное и холодное выражение, и это не осталось незамеченным.
Судья, встав со своего места, указал на подсудимую:
– Господа, у этой женщины не осталось никаких чувств, кроме самообожания.
– Позвольте вам возразить. – Профессор Босси, полный, страдающий одышкой старик лет семидесяти, тяжело поднялся со стула. – Поверьте, Мария не жестокая убийца, это глубоко несчастный человек, который нуждается не в осуждении, а в лечении. Она больна женской болезнью, и болезнь эта, к сожалению, еще неизвестна науке.
Его речь вызвала бурю негодования со стороны экспертов, и старик, махнув рукой, словно говоря, что сделал все возможное, опустился на стул.
Снова поднялся лысоватый судья с желчным лицом. Он требовал для преступной троицы самого сурового наказания и апеллировал к публике.
– Посмотрите на эту женщину! – Мужчина театрально поднял руки, как бы взывая к небу. – Посмотрите на ее равнодушное, холодное лицо. Она ничуть не раскаялась в том, что сделала. Я уверен, госпожа Тарновская жалеет лишь об одном – что не удалось получить наследство господина Комаровского, которого она ловко отправила на тот свет чужими руками.
Все повернулись к Марии. На ее белом лице не дрогнул ни один мускул.
Когда суд предоставил ей слово, она встала с видом оскорбленной добродетели, больше думая о том, насколько эффектно выглядит в трауре. Да, в трауре по прошлой жизни дама выглядела эффектно.
– Господа, – начала она мягко, с придыханием, – выражение моего лица – это не выражение равнодушия или холодности. Я всего лишь слабая женщина, которая старается не уронить своего достоинства и держаться по возможности стойко. Если бы я пускала слезы и не держала себя под контролем, я бы обливалась ими. Поверьте, я тоже очень переживаю. Судья так описал меня. – Мария шмыгнула носом и поднесла к глазам платок безукоризненной чистоты. – Он сделал из меня монстра, демона, но разве это так? Разве я похожа на авантюристку или преступницу? Повторяю, я всего лишь слабая женщина, к тому же не совсем здоровая. Может быть, я нуждаюсь в лечении, но никак не в камере.
Еще раз промокнув глаза, она с достоинством опустилась на место, оглядываясь по сторонам.
Тарновская заметила, что ее речь произвела впечатление: некоторые женщины плакали.
«Меня оправдают, – подумала она. – Меня не за что судить, я никого не убивала. Да, конечно, меня оправдают».
Но Мария ошиблась. Ее чары не подействовали на суд, и поэтому приговор был довольно суровым и неожиданным – восемь лет тюрьмы.
Глава 81
Приморск, наши дни
В кабинете Павлова было очень жарко, видимо перед уходом он закрыл окно. Я сел на стул, щелкнул по шариковой ручке, лежавшей на столе без дела, и она покатилась по гладкой поверхности, пока не уперлась в газету, неизвестно для чего лежавшую на столе следователя.
– Я еще раз благодарю вас за то, что спасли мне жизнь, – произнес я с доброжелательной улыбкой. – Если бы не вы…
Он замахал руками:
– Не стоит благодарности. Кстати, кроме меня можете благодарить своего адвоката. Сначала этот парень мне не понравился, но теперь я вижу, что у него большое будущее. Он проделал большую работу и очень много узнал об этой парочке. Артем позвонил мне, как только вы вышли из СИЗО, и попросил проследить за вами. Его не обрадовала мысль, что мы упустили Елену и Станислава.
– Знаете, я препаршиво себя чувствую, – признался я. – Если бы вы посадили меня за гибель Надежды, я бы не возражал. Если бы не мои шашни с этой Леной, Надежда была бы жива. Я косвенно виновен в трагедии, и мне не забыть об этом до конца моих дней.
