– Итак, рано утром семнадцатого сентября, – задал вопрос
Гамильтон Бергер, – вас срочно вызвали к одной из ваших пациенток?
– Так точно, сэр.
– Доктор, в какое время вас вызвали?
– Приблизительно в восемь сорок пять. Я не могу точно
указать время, но это было где-то в промежутке от восьми сорока пяти до девяти
часов.
– И вы немедленно отправились осматривать пациентку?
– Отправился. Так точно, сэр.
– Как звали пациентку?
– Элизабет Бейн.
– Теперь, доктор, сосредоточьте ваше внимание конкретно на
симптомах, которые вы сами обнаружили, придя к своей пациентке, а не на том,
что, возможно, вам сказала дневная сиделка, изложите просто, что вы обнаружили.
– Типичные симптомы отравления мышьяком, проявляющиеся в
гастроэнтерологических нарушениях, сильной жажде, острых болях, характерной
рвоте. Пульс был нерегулярный, слабо прощупывался, кожа была влажная и холодная
на ощупь. Это были, можно сказать, прогрессирующие симптомы, и я наблюдал их
весь период, приблизительно от времени моего прибытия до момента смерти,
которая произошла около одиннадцати сорока в то же утро.
– Пациентка находилась в сознании?
– Приблизительно до одиннадцати часов.
– А был ли проведен химический анализ для проверки вашего
диагноза?
– Я сохранил материал, который был выделен для более
тщательного анализа, но химическое исследование на скорую руку выявило наличие
мышьяка в рвоте, причем симптомы были настолько характерны, что я, в сущности,
был уверен в моем диагнозе через несколько минут после прихода.
– Теперь скажите, был ли у вас какой-либо разговор с
пациенткой о способе вручения ей яда?
– Был.
– Делала ли она вам какое-либо заявление в то время о том,
кто вручил ей яд?
– Делала.
– Будьте любезны огласить, что она заявила относительно
способа вручения яда и кем.
– Ваша честь, минуточку, – вмешался Мейсон. – Вопрос
обвинения несущественный, не относящийся к делу и, следовательно,
неправомочный. К тому же он основан на слухах.
– Это не слух, – ответил Гамильтон Бергер. – Пациентка
все-таки умерла от отравления мышьяком.
– Ваша честь, вопрос в том, – продолжил Мейсон, – знала ли
она, что умирает.
– Да, – согласился судья Ховисон, – думаю, господин окружной
прокурор, что это крайне важная предпосылка к так называемой предсмертной
декларации…
– Превосходно, если защита желает оставаться на уровне
малосущественных процедурных деталей, я изложу и эту сторону дела. Доктор,
знала ли пациентка, что она умирает?
– Протестую, так как вопрос наводящий и предполагает
определенный ответ, – тут же прервал Бергера Мейсон.
– Протест принят, – так же молниеносно отреагировал судья
Ховисон.
– Ваша честь, хорошо, – раздраженно сказал Бергер, – доктор
Кинер дипломированный, профессиональный врач. Он слышал дискуссию и,
естественно, понимает вопрос. Но так как защита явно намерена, судя по всему, и
дальше затягивать время, используя для этого любые возможные процедурные
уловки, то мне придется перефразировать свой вопрос. Хотелось бы, конечно,
знать, как долго мы будем ходить вокруг да около. Итак, доктор, каково было
психическое состояние миссис Бейн в тот момент и была ли надежда на ее
выздоровление?
– Протест, вопрос необоснован, – Мейсон был неумолим.
– Мистер Мейсон, – вмешался судья Ховисон, – вы, я надеюсь,
не ставите под сомнение профессиональную пригодность доктора Кинера?
– Ваша честь, ставлю под сомнение, но не как врача, а как
толкователя чужих мыслей, – скромно заметил Мейсон. – Анализ последнего слова
умирающего, или предсмертной декларации, как ее еще называют в судебной
практике, состоит в том, чтобы доподлинно убедить, осознавал ли умирающий, что
он действительно умирает и что смерть неминуема. Только в положительном случае
последние слова умирающего, в том числе и о возможной причине смерти, особенно
если эта смертельная болезнь произошла неожиданно, могут быть рассмотрены в
качестве свидетельства.
– Ваша честь, – раздраженно возразил Гамильтон Бергер, – я
докажу и попрошу считать частью моего обвинительного заключения, что
подзащитная осталась в комнате наедине с Элизабет Бейн, что лекарство,
предназначенное для Элизабет Бейн, было положено на блюдце, что подзащитная
тайком подменила это лекарство тремя пятиугольными таблетками мышьяка, что,
когда покойная проснулась приблизительно в шесть сорок пять утра, подзащитная
сказала ей: «Вот твое лекарство» – и дала ей три пилюли или таблетки, которые
подменили лекарство, ранее оставленное доктором Кинером.
– Тогда действуйте и докажите это, – с вызовом бросил
Мейсон, – но докажите уместной и относящейся к делу уликой.
– Я думаю, – сказал судья Ховисон, – чтобы составить
предсмертную декларацию, вы намерены доказать, что пациентка знала о
неминуемости смерти.
– Именно это я и намереваюсь сделать, – подчеркнул Гамильтон
Бергер, – я задал вопрос доктору о том, каковы были рамки психического
состояния пациентки.
– А на этот вопрос, – разъяснил Мейсон, – должен ответить не
доктор, пытающийся читать мысли пациентки, а только сама пациентка.
– Она заявила, что умирает.
Гамильтон Бергер послал торжествующую улыбку Мейсону.
– Можете вы привести ее точные слова?
– Могу, – подтвердил доктор Кинер. – В свое время я записал
их, думая, что они могут оказаться важными. Если мне только будет позволено
свериться с собственной записью, которую я составил в то время, то я быстро
освежу свою память.
Специфический язык доктора, его смелое поведение в
свидетельской ложе явно говорили, что он не новичок в судебном зале и прекрасно
знает, как обезопасить себя. Он вынул записную книжку из своего кармана.
– Минуточку, – Мейсон поднял руку, – я хотел бы ознакомиться
с записью, то есть я хотел бы взглянуть на нее прежде, чем свидетель прочтет
ее, чтобы освежить свою память, как он выразился.
– Будьте любезны, – Бергер сделал широкий жест.
Мейсон прошел к свидетельской ложе и посмотрел в записную
книжку.
– Прежде чем доктор освежит свою память, я хотел бы задать
несколько вопросов для более точного определения подлинности представленного
свидетелем документа.
– Прекрасно, – разрешил судья Ховисон, – можете задавать
вопросы.
– Доктор, эта запись, которая здесь сделана, исполнена вашей
собственной рукой?
