– Так точно, сэр.
– Доктор, когда она была сделана?
– Она была сделана приблизительно в то же время, когда
пациентка сделала мне заявление.
– Под пациенткой вы подразумеваете Элизабет Бейн?
– Так точно, сэр.
– Она исполнена ручкой и чернилами?
– Так точно, сэр.
– Каким пером, какими чернилами?
– Моей самопишущей ручкой, наполненной чернилами из
бутылочки, которую я держу в моем бюро. Мистер Мейсон, могу заверить вас, что
никакого злого умысла относительно чернил у меня не было.
По залу прокатилась волна смеха, судья Ховисон подавил ее,
слегка подняв бровь.
– Нимало в этом не сомневаюсь, доктор, – продолжил Мейсон. –
Далее, в какое время было сделано это заявление?
– Незадолго до того, как пациентка потеряла сознание.
– Незадолго, доктор, понятие относительное. Можете сказать
поточнее?
– Ну я бы сказал, возможно, за полчаса.
– Пациентка, таким образом, потеряла сознание в пределах
часа после того, как это заявление было сделано?
– Так точно, сэр. Коматозное состояние.
– Если позволите, доктор, разрешите мне взглянуть на эту
записную книжку, – попросил Мейсон и, не ожидая разрешения, перелистал
несколько страничек.
– Минуточку, – вмешался Гамильтон Бергер, – протестую, чтобы
защита рылась в частных документах доктора Кинера.
– Это не частный документ, – возразил Мейсон. – Это –
записная книжка, которую свидетель намеревается предъявить с целью освежить
свою память. Я имею право проверить находящиеся рядом страницы и на
перекрестном допросе спросить доктора о записной книжке.
Прежде чем Бергер смог что-нибудь возразить, Мейсон, держа в
руках записную книжку, повернулся к доктору Кинеру и спросил:
– Доктор, вы привыкли делать записи в этой книжке методично
и в последовательном порядке или вы просто открываете первую попавшуюся
страницу и на свободном листочке делаете запись?
– Конечно нет. Я веду книжку организованно, заполняю одну
страничку, затем перехожу к следующей.
– Понятно, – кивнул Мейсон. – Вернемся к записи, которую вы
сюда занесли и которую хотите сейчас использовать, чтобы освежить память
относительно слов Элизабет Бейн, которые она произнесла, заявляя, что умирает.
Мой вопрос: последние ли это слова, записанные в вашей книжке?
– Так точно, сэр.
– С тех пор прошло не так уж много времени, хотя я понимаю,
не так уж мало было пациентов?
– Пациенты были, да, сэр.
– Почему же вы ничего не заносили в записную книжку после
того, как Элизабет Бейн сделала вам заявление?
– Потому что я зачитал это заявление полиции, когда она
появилась в доме покойной, и полицейские сразу же забрали эту книжку как улику,
и с тех пор она была в их распоряжении.
– До каких пор, доктор?
– До сегодняшнего утра, когда ее мне вернули.
– Кто?
– Окружной прокурор.
– Понимаю, – медленно произнес Мейсон, улыбаясь, – задумка,
оказывается, была такова, что окружной прокурор должен задать вам вопрос,
записали ли вы, хотя бы кратко, точные слова покойной, а вы выхватываете из
кармана записную книжку…
– Протест, – закричал Гамильтон Бергер, – это, собственно
говоря, не перекрестный допрос!
– Полагаю, ваша честь, это показывает предубежденность свидетеля.
– Думаю, это показывает больше искусство обвинителя, – судья
Ховисон улыбнулся. – Полагаю, что вы, мистер Мейсон, уже записали в свой актив
одно очко. Поэтому я не вижу причин, чтобы разрешать вам вести допрос в его
нынешней форме. Свидетель уже заявил, что записная книжка была взята полицией и
была возвращена ему сегодня утром.
– Я только хотел выяснить, почему в записной книжке нет
пометок, следующих за записью свидетеля о заявлении, сделанном Элизабет Бейн
накануне смерти. Итак, именно в этом причина отсутствия каких-либо записей в
вашей записной книжке после указанной даты? – вновь обратился Мейсон к доктору
Кинеру.
– Так точно, сэр.
– Сейчас, – спросил Гамильтон Бергер саркастически, – вы,
может быть, разрешите свидетелю продолжить показания?
– Придется немного подождать, – обезоруживающе улыбнулся
Мейсон, – я еще должен задать свидетелю несколько вопросов относительно
идентификации этой записи. Это написано вами собственноручно, доктор?
– Так точно, сэр.
– И было совершено в пределах нескольких минут после
сделанного заявления?
– Да, сэр.
– Что подразумевается под несколькими минутами?
– Я бы сказал, в пределах четырех или пяти минут, в крайнем
случае.
– Вы записали это заявление потому, что считали его важным?
– Именно так.
– Вы знали, что ее слова могут стать важной уликой?
– Именно так.
– Другими словами, вы и раньше выступали свидетелем в суде,
были в курсе юридических требований, предъявляемых к предсмертной декларации, и
вы знали, что для признания предсмертной декларации юристами необходимо
доказать, что пациентка осознавала, что она умирает?
– Да, сэр.
– И вы произвели эту запись, потому что боялись доверять
своей собственной памяти?
– Я бы не сказал этого. Нет, сэр.
– Зачем же тогда вы делали запись?
– Потому что я знал, что когда какой-нибудь ловкий адвокат
начнет пытать меня в суде, какие точно слова произнесла умирающая перед
кончиной, то я всегда бы смог ответить ему, как бы он ни пытался меня сбить.
Снова в зале раздались смешки.
– Понимаю, – сказал Мейсон. – Вы знали, что вас будут
допрашивать по этому вопросу, и вы пожелали быть во всеоружии, чтобы справиться
с защитой при перекрестном допросе?
– Если вам нравится такой вариант, то именно так, сэр.
– Тогда, – задал вопрос Мейсон, – подтверждаете ли вы слова
пациентки относительно того, как ей вручили яд?
– Да, подтверждаю, именно это она и заявила.
– И вы, доктор, однако, не посчитали это заявление особенно
важным?
– Напротив, я именно так и посчитал. Это самая важная часть
предсмертной декларации.
