– Тогда почему вы не записали об этом в вашей книжке, с тем
чтобы, когда некий ловкий адвокат начнет допрашивать вас о точных выражениях
умирающей пациентки, вы смогли бы привести их?
– Я как раз сделал такую запись, – сердито ответил доктор
Кинер. – Если вы снова взглянете на страницу, то найдете запись с точными
словами пациентки.
– И когда была сделана эта запись? В пределах пяти минут?
– В пределах пяти минут, да. Возможно, меньше пяти минут.
– В пределах четырех минут?
– Я бы сказал, это произошло в пределах одной минуты.
– А как относительно заявления пациентки о своей смерти?
Вспомните хорошенько, когда оно было записано в вашей книжке?
– Я бы сказал, что оно также было записано в течение одной
минуты.
– Но, – заметил Мейсон, иронически улыбаясь, – заявление
пациентки относительно того, кто вручил ей лекарство, сделано на странице,
предшествующей ее заявлению, что она умирает.
– Естественно, – саркастически ответил доктор Кинер. – Вы
уже спрашивали меня об этом. Я рассказал вам, что делал свои записи в этой
книжке в хронологическом порядке.
– Ага, значит, заявление, кто вручил лекарство, было сделано
до того, как пациентка заявила, что она знает, что умирает?
– Я бы не сказал этого.
– Хорошо, тогда я спрашиваю об этом.
– Откровенно говоря, – спохватился доктор Кинер, внезапно
поняв, в какую ловушку его завлекают, – я не могу вспомнить точную
последовательность этих заявлений.
– Но вы, доктор, сами только что утверждали, что заносите
ваши заметки в эту книжку в хронологическом порядке. Вы заявили об этом
удивительно убежденно и эмоционально, по крайней мере два раза.
– Ну да.
– Итак, в то время, когда пациентка объявила вам
относительно лекарства, она еще не делала заявления о своей скорой смерти?
– Я не могу сказать этого.
– Вам и не нужно делать этого, – нравоучительно заметил
Мейсон. – Ваша записная книжка говорит за вас.
– Ну, это неточность моей памяти.
– Значит, доктор, ваша память неточна, не так ли?
– Нет, сэр.
– Судя по всему, есть основания для подобных сомнений!
– Что вы подразумеваете?
– Вы опасались, что не сможете точно вспомнить, что
случилось и какова точная последовательность событий, и поэтому вы, не доверяя
собственной памяти, произвели записи в этой книжке, с тем чтобы никакой ловкий
адвокат не мог поймать вас при перекрестном допросе?
Доктор Кинер неловко заерзал на месте.
– О, ваша честь, – вмешался Гамильтон Бергер, – я думаю, что
этот перекрестный допрос чрезмерно затянулся, и я уверен…
– А я так не считаю, – резко возразил судья Ховисон. – В
понимании суда необходимым формальным условием признания предсмертной
декларации умирающего является безусловное понимание им неизбежности своей
смерти, и он делает свое предсмертное заявление именно в этом смысле.
– Ну, – сказал доктор Кинер, – я не могу ответить на этот
вопрос лучше, чем уже ответил.
– Спасибо, – поблагодарил адвокат. – У меня все.
– Хорошо, – начал Гамильтон Бергер, – защита, по всей
видимости, закончила допрос. Продолжайте, доктор, и расскажите, освежив вашу
память по заметкам в записной книжке, что заявила Элизабет Бейн.
– Теперь я протестую, – сказал Мейсон, – на том основании,
что этот вопрос не относится к делу как неправомочный и несущественный. Доктор,
а это сейчас совершенно очевидно, дает показания о заявлении пациентки,
сделанном в значительном временном интервале после ее декларации о даче ей
лекарства, и это заявление окружной прокурор пытается представить как
свидетельское показание.
– Протест поддержан, – быстро сказал судья Ховисон.
– Ваша честь, я… – Лицо Бергера побагровело.
– Думаю, ситуация на настоящий момент ясна. Если вы желаете
продолжать допрос доктора Кинера с целью выяснения соотносительности времени,
когда эти заметки были сделаны, то вопросы будут разрешены, но на настоящем
этапе свидетельского показания протест должен быть поддержан.
– Хорошо, я временно удаляю доктора Кинера и вызываю другого
свидетеля, – неохотно сказал Гамильтон Бергер. – Я до своего доберусь другим
путем.
– Прекрасно, – сказал судья Ховисон. – Вызывайте своего
следующего свидетеля. С вами, доктор, пока все. Можете отойти на некоторое
время.
– Вызовите Нелли Конуэй, – произнес Гамильтон Бергер с видом
игрока, собирающегося предъявить свой самый крупный козырь.
Нелли Конуэй прошла к свидетельской ложе, была приведена к
присяге, после обычных предварительных вопросов, таких, как фамилия, адрес и
род занятий, и Гамильтон Бергер спросил ее:
– Вы знакомы с Натаном Бейном, ныне здравствующим мужем
покойной Элизабет Бейн?
– Да, сэр.
– И были наняты им как сиделка, чтобы ухаживать за Элизабет
Бейн?
– Да, сэр.
– И вечером шестнадцатого и утром семнадцатого сентября
этого года вы работали сиделкой?
– Да, сэр.
– А теперь будьте внимательны: в промежуток времени между
вечером шестнадцатого или утром семнадцатого передавали ли вы распоряжение
подзащитной по этому делу относительно лекарства, которое должно было быть
вручено покойной Элизабет Бейн?
– Передавала. Да, сэр.
– И эти инструкции были сообщены подзащитной?
– Да, сэр.
– А где было оставлено лекарство?
– Лекарство было оставлено на блюдце на столике возле
кровати в пределах нескольких футов от Элизабет Бейн.
– Из чего состояло лекарство?
– Из трех пятигранных таблеток.
– Кто вам дал это лекарство?
– Оно было вручено мне лично доктором Кинером.
– Когда?
– Около семи часов вечера шестнадцатого, когда доктор Кинер
приходил с послеобеденным визитом.
– Кто находился в комнате, когда вы беседовали с
подзащитной?
– Только Элизабет Бейн, которая спала, и Виктория Брэкстон.
– И что вы сказали ей?
– Я передала ей, что, если миссис Бейн проснется после шести
часов утра, она должна принять это лекарство, но его нельзя давать ей до шести.
