– О, я понимаю, на что вы намекаете, – многозначительно
кивнул доктор Кинер и язвительно улыбнулся. – И все же я должен заявить, что
никогда не оставлял более трех таких таблеток для одновременного приема, так
как, зная психическое состояние пациентки, был особенно аккуратен в этих
вопросах, и поэтому в тот вечер перед уходом я оставил ровно три таблетки.
Раньше я уже предписывал ей аналогичное лекарство, которое всегда вручал лично.
– Спасибо, доктор, за весьма полезные сведения общего
свойства, – отметил Мейсон, – но все, что вы сообщили нам, сводится к тому, что
эти три найденные таблетки идентичны тем, что вы выписывали. Но откуда вам
известно, что это именно те три таблетки, что вы оставили ей тогда вечером, а
не те, которые вы оставили, скажем, неделю назад?
– Разумеется, мне это известно.
– Каким образом?
– Я знаю это точно потому, что они были найдены в мусорной
корзинке, а из корзинки все выбросили…
– Откуда вы знаете, что из нее все выбросили?
– Сиделка сообщила мне, что все выбросили. Такое
распоряжение я ей оставлял.
– Сами вы не выбрасывали мусор из корзинки?
– Нет.
– Тогда, доктор, вы пытаетесь давать показания, основываясь
на слухах. Вы сами не хуже меня знаете это. Я спрашиваю, что вам лично
известно. Что касается ваших заявлений о таблетках, то они могли бы оказаться
теми, которые вы оставили для больной, чтобы она приняла вчерашним утром,
позавчерашним утром или позапозавчерашним.
– Знаете, пациентка должна была бы сказать мне, если бы ей
не дали лекарство, и сиделка должна была бы сообщить…
– Я веду речь, доктор, о том, что вы лично знаете. Давайте
не будем рассуждать о вероятных последствиях данной ситуации, но вернемся к
тому, что вам лично известно. Есть ли у вас какая-то возможность, исходя только
из химического состава, узнать, что пилюли были точно теми таблетками, что вы
оставили в тот вечер?
– Дело, разумеется, не только в химическом составе. Были и
другие признаки, однако чтобы…
– Доктор, мне кажется, в данный момент мы не касаемся этих
самых признаков, – резко прервал его Гамильтон Бергер. – Вам был задан вопрос
только о химическом составе пилюль, или таблеток, и о времени и месте, где они
были обнаружены.
– Очень хорошо, – сказал доктор Кинер.
– Меня интересует еще вот какой вопрос, – продолжил Мейсон,
– в четыре последних дня до смерти миссис Бейн не меняли ли вы метод лечения?
– За четыре последних дня до смерти – нет, не менял. До
этого доза была немного посильнее. Кроме того, и я должен прямо здесь заявить,
я проявлял особую осторожность в лекарственных дозировках, ибо боялся, что у
больной может развиться предрасположенность к самоубийству. Вот почему я
старался никогда не давать излишнее количество пилюль, или таблеток, чтобы
пациентка не могла накопить смертельную дозу. Мистер Мейсон, вы довольны моим
ответом?
– В определенной степени да, – согласился адвокат. – Большое
вам, доктор, спасибо.
Судья Ховисон взглянул на Гамильтона Бергера:
– Сейчас 16.30, Бергер. Есть ли у вас свидетель, которого вы
могли бы вызвать и который…
– Боюсь, что на полный допрос свидетеля времени нет, ваша
честь, хотя, мне кажется, мы могли бы все же начать уже сегодня, так как я
предвижу весьма пристрастный перекрестный допрос со стороны моего уважаемого
коллеги, который, несомненно, займет довольно-таки много времени.
– Ну что ж, это ваше право, – любезно согласился судья
Ховисон.
– Тогда я попрошу вызвать мистера Натана Бейна, – деловито
распорядился Гамильтон Бергер.
Натан Бейн выступил вперед и был приведен к присяге. Сейчас
он выглядел совершенно иначе, и это стало сразу же заметно, едва он появился в
свидетельской ложе. Это был совсем другой Натан Бейн, чем тот, которого Мейсон
выставил в таком невыгодном свете во время процесса по делу Нелли Конуэй. Было
видно по всему, что он тщательно приготовился, был основательно натаскан и
полон решимости пустить в ход, не упуская ни малейшего шанса, всю силу своего
ораторского дара.
Гамильтон Бергер поднялся и подошел к свидетелю, который
старательно демонстрировал чувство скромного достоинства и откровенную
искренность.
– Мистер Бейн, – задал он свой первый вопрос, – вы вдовец,
муж покойной Элизабет Бейн?
– Да, сэр.
– И по условиям завещания, которое представлено для утверждения,
вы не наследуете никакой части ее состояния?
– Нет, сэр. Ни единого цента.
– Вы выслушали показания Нелли Конуэй, где говорится, что вы
вручили ей определенные лечебные средства для передачи своей покойной жене?
– Да, сэр.
– Мистер Бейн, будьте любезны, расскажите мне и членам жюри
присяжных, и я прошу вас быть предельно откровенным с нами, обо всех
обстоятельствах, связанных с этим делом.
Натан Бейн глубоко и сокрушенно вздохнул, повернулся и прямо
посмотрел на членов жюри.
– Мне трудно и очень горько сознавать это, но я вынужден
признаться, что я сам, только я сам, исключительно по собственной опрометчивой
глупости, загнал себя в безысходный жизненный тупик, который закончился так
неожиданно и трагически. Я глубоко, очень глубоко сожалею о случившемся, и я
готов изложить все факты, которые позволят вам, уважаемые члены жюри…
– Так излагайте их без всех этих театральных эффектов, –
прервал разглагольствования Бейна Мейсон. – Ваша честь, я протестую. Этот
свидетель не излагает факты, а предлагает готовые выводы для жюри. Пусть он
отвечает на прямо поставленные вопросы и излагает только факты и одни факты.
– Мистер Бейн, излагайте факты, – предложил Гамильтон Бергер
с едва заметной самодовольной ухмылкой.
Натан Бейн, усиленно изображая своим видом кающегося
грешника, продолжил голосом, выражавшим глубокое сожаление и неподдельное
смирение:
– В моих отношениях с женой за последние месяцы было все,
кроме счастья. Я действительно попросил Нелли Конуэй передать Элизабет четыре
таблетки и присмотреть, чтобы она их приняла, но сделать это так, чтобы ни
врач, ни кто-либо другой об этом не узнал.
– Что это были за таблетки? – осведомился деловым тоном
Гамильтон Бергер.
– Их было четыре, – ответил Бейн. – Две из них – пятигранные
таблетки аспирина, две другие – снотворное.
Гамильтон Бергер, поднаторевший в юридических тонкостях и
стратегии судебных процессов, понизил голос до точно отмеренной дозы симпатии и
сочувствия, подчеркнув, что ему неприятно подвергать Натана Бейна такому
суровому испытанию, но в интересах правосудия сие необходимо.
