Ужинать приходилось с актерами, чья слава уже шла на убыль, либо, наоборот, с начинающими, которые были рады любому случаю засветиться. Все это было частью ее имиджа.
— А что твои родители думают о твоей модельной карьере?
— Мои родители умерли, когда я была маленькая. Меня вырастили бабушка с дедушкой. Они поддержали мое решение, потому что это хорошая возможность заработать на университет. И я хотела финансовой независимости. А потом они вложили все свои сбережения в фирму, которая никогда не существовала, через брокера, который как сквозь землю провалился. Так что выбирать особо не приходилось.
— Да, я знаю, он еще был твоим женихом.
Эбби побелела.
— У тебя что, досье на меня собрано?
— Разумеется. А как же иначе? Положение обязывает, — ответил он совершенно серьезно и, поскольку потрясенная Эбби не могла выговорить ни слова, продолжил: — У меня есть к тебе предложение. Не хотела бы ты выкупить дом твоих родственников?
— Я и собираюсь, — огрызнулась Эбби.
— Я имею в виду прямо сейчас. Я дам тебе денег. Я не шучу. Это хорошее предложение.
— А что взамен?
— Полтора года работаешь на меня.
— Кем?
— Женой.
Повисла долгая пауза.
— Подумай. Это не такая уж ужасная перспектива. Разумеется, брак будет чистой формальностью. Я вообще не собираюсь жениться…
— Никогда-никогда? — перебила его Эбби и тут же прикусила язык, сама услышав в своем вопросе разочарование.
— Никогда, — подтвердил Зейн. — Однако мое положение требует, чтобы я, будучи наследником престола, женился. В этой ситуации обычай диктует, что после смерти моего брата я должен жениться на его вдове.
Эбби, мало знакомая с традициями Востока, ахнула.
— Как можно предлагать такое убитой горем женщине, которая еще и башмаков не износила, в которых шла за гробом мужа? Бедняжка!
— Да уж, — процедил Зейн. — Я готов пойти на что угодно, чтобы избежать этого брака. Но моего желания мало. Все зависит от тебя.
— Каким образом?
— Ну, если я уже женат, Кайла избежит этой страшной участи.
— Это шантаж! — возмутилась Эбби.
— Да. Жизнь, знаешь ли, вообще несправедлива. Однако я предлагаю тебе исключительно формальный брак. Не волнуйся, я тебя и пальцем не трону.
Она покраснела и отвернулась.
— Ты, конечно, можешь отказаться. Это твое право. Ты действительно не несешь ответственности перед своими родными за чужое мошенничество.
— Да что ты в этом понимаешь? — в слезах бросила она через плечо. Он ударил по самому больному.
— Тогда прими мое предложение.
Зейну была видна только часть ее щеки, но он заметил, что она кусает губы.
— Это не предложение. Это ультиматум, — сказала она наконец.
— Это выгодно не только мне, но и тебе.
— Это изменит всю мою жизнь!
Но это изменит и жизнь вырастивших ее стариков. У них снова будет свой дом и рента, которая позволит им не дрожать от страха при мысли о завтрашнем дне.
Могла ли она позволить эгоизму заглушить благодарность?
— Да. Это изменит твою жизнь. — Зейн не стал ее разубеждать.
Эбби плакала, она уже сдалась, но еще не готова была в этом признаться.
Если она согласится, вся ее жизнь в ближайшие полтора года будет выставлена на всеобщее обозрение. Как она это переживет?
— Неужели ты не боишься скандала? Как ты объяснишь, откуда я взялась?
— У нас есть пресса. Это их работа.
Эбби представила, какая жизнь ее ждет — сплошной дворцовый регламент и следование чужим традициям. Она и так уже как мумия в этом покрывале.
Но тут же она представила себе не менее яркую картину — дедушка стрижет газон перед их домом, по старинке, специальными ножницами, бабушка сидит на качелях с книжкой и чашкой чая, а на окнах — знакомые с детства занавески. Она так любила свою семью…
Эбби почувствовала укол вины: она до сих пор ничего не сказала о смерти его брата. Лучше поздно, чем никогда.
— Прими мои соболезнования.
— Соболезнования? — не понял Зейн.
— Твой брат… — неловко напомнила Эбби.
— А…
Он с трудом поднял на кровать сначала одну ногу, потом другую и со стоном облегчения вытянулся. Эбби подошла, чтобы поправить ему подушки, и со сжавшимся сердцем увидела то, что не замечала раньше, отчасти из-за неяркого света хрустальных светильников, отчасти из-за цвета его кожи, — все его прекрасное тело было в желтых разводах сходящих синяков. Его глаза были закрыты, она подумала, что он заснул, и тихонько двинулась к двери.
— Мы были не особенно близки, — сказал Зейн, не открывая глаз.
— Но он все-таки твой брат.
Она всегда хотела большую семью, хотела тем более страстно, что ее родители рано погибли, и фактически семьи у нее не было, настоящей, когда несколько поколений собирается за одним большим столом.
— Сводный. Так мы договорились?
Эбби ждала, что он откроет глаза и его взгляд подскажет ей, как поступить. Но его веки были плотно сомкнуты.
— Мне надо подумать.
— Хорошо.
Эбби, порадовавшись отсрочке, повернулась к дверям.
— Даю тебе две минуты.
Эбби обернулась и поймала его синий взгляд. Но он снова был непроницаем и не давал ей никакой подсказки.
— Я не готова. Когда я ехала сюда, я вообще не думала об этом браке, я ехала, чтобы исправить случайную ошибку.
— Полтора года. Это все, о чем я прошу.
Он видел, какая мучительная борьба идет у нее внутри. Наконец она покачала головой:
— Я не могу…
Занавески ее детской колыхались на ветру.
— …отказаться.
Она чувствовала себя так, будто ей долго удавалось балансировать на краю обрыва, но теперь она сделала роковой шаг и летела вниз. Она понимала, что поступает правильно, но эта мысль не могла растопить тяжелый холодный ком в ее груди. Она физически ощущала удушье — предчувствие той несвободы, которая отныне скует ее жизнь.
Поспешно срывая с себя шелковое покрывало, она рванулась к окну, но задела какие-то провода, и…
Раздался оглушительный вой аппаратов.
Глава 8
— Извините… Простите… Как это отключить? — бормотала Эбби, которую едва не снесла толпа ворвавшихся в комнату людей в медицинских костюмах.
Эбби прижалась к стене, а Зейн, перекрикивая чудовищный звук, пытался донести до сознания врачей, что, несмотря на сигнал аппаратов, он не умер.
