— Да выключите же кто-нибудь эту штуку!
Внезапная тишина заставила медиков остановиться. Все застыли, переглядываясь и не понимая, что делать.
Зейн сделал знак рукой, и через десять секунд палата опустела.
Они снова остались одни.
— Прости. Я очень неловкая.
Может быть, теперь он поймет, что принцесса из нее — как из статуи Свободы балерина.
— Ничего. Главное, с подиума не упади.
— Я профессионал.
— Тогда включи свой профессионализм и давай обсудим условия.
Он кивнул на стул рядом с кроватью, но Эбби не тронулась с места.
— Это бред какой-то! Никто не поверит, что мы женаты.
— Отчего же? Мы женаты.
— Иногда мне кажется, что все это мне приснилось, — сказала Эбби с грустным смешком, потом покорно вздохнула и пристроилась на краешке стула. — Ну, давай обсудим. Что ты собираешься им рассказать?
— Единственный человек, которому я должен что-то объяснять, — это мой отец. Я скажу, что ты — любовь всей моей жизни.
Если бы это было произнесено его привычным насмешливым тоном, который был Эбби так памятен, — ей было бы легче. Но Зейн говорил нейтральным деловым тоном, слишком нейтральным, вызывающим искушение поверить.
— Мы влюбились друг в друга, потом расстались. Мы темпераментные люди, и такое вполне возможно. Потом ты узнала про автокатастрофу и сразу прилетела, потому что поняла, что жить без меня не можешь.
— Тебе бы дамские романы писать или сказки, — попыталась пошутить Эбби.
— Хороший писатель обычно знает, чего ждет его читатель, — голос Зейна звучал по-прежнему ровно. — Мой отец верит в сказки. А ты?
К этому вопросу она точно не была готова и смутилась.
— Что я?
— Ты веришь в сказки, кариссима?
— Наверное, да. — Эбби умолкла, вспоминая все сказки, в которые она верила и ждала, что они сбудутся — начиная от большой семьи, собравшейся за одним столом. — Но что в этом плохого? И прекрати звать меня так. Тебе кто-нибудь говорил, что по-итальянски твой голос звучит невыносимо сексуально? Говорил? Так вот, тебе соврали.
На самом деле это Эбби сейчас соврала. Но оба рассмеялись.
— Я что-то сказал по-итальянски? Я и не заметил. У меня мать итальянка, после встреч с ней иногда сбиваюсь.
Недавно он летал к ней в Милан, и итальянские фразы до сих пор крутились в голове. Ей пришлось отменить выступления в Метрополитен-опера из-за проблем со связками, она впала в депрессию, уверенная, что это конец ее карьеры, и умоляла Зейна приехать.
— Твоя мать — итальянка? — золотистые брови Эбби поползли вверх. — И она живет в Милане? А почему не с вами?
— Она ушла, когда мне было восемь. Сказала, что приносит эту жертву во имя искусства.
— Восьмилетнего ребенка? — не удержалась Эбби. Она пыталась скрыть свой шок, чтобы не ранить Зейна. Она даже не знала, что шокировало ее больше — такое бесчувственное поведение матери или то, что в этой семье, оказывается, все эгоцентрики.
— Так что итальянский — мой родной язык. — Зейн предпочел не отвечать на ее вопрос. — Большинство людей в Арифе говорят по-французски и по-арабски, многие — по-английски, в некоторых школах стали преподавать китайский. Он все более востребован в бизнес-среде. Если ты дашь Хакиму номер счета твоего деда, он переведет деньги до конца дня.
— Ты даже не спросил, сколько им нужно.
— Так скажи, кариссима. — Зейн намеренно выделил голосом последнее слово и с улыбкой посмотрел на нее.
Это и правда звучало очень сексуально.
Эбби вздохнула и нерешительно назвала ту огромную сумму, которой ей не хватало для выкупа дома и ренты своих стариков.
— В неделю? — уточнил Зейн. — Что ж, вполне разумное требование.
Она посмотрела на него, как на сумасшедшего.
— В неделю?! Нет, конечно! Мы же не Букингемский дворец собираемся выкупать! Я имею в виду единовременную выплату.
Зейн покачал головой.
— Я надеюсь, что у тебя хороший агент в модельном бизнесе, иначе бы ты сидела на хлебе и воде. — Он окинул ее взглядом. Очертания ее тонкого тела были хорошо видны сквозь нежнейший зеленый шелк. — Кажется, ты на них и сидишь.
Он взял с прикроватной тумбочки мобильный телефон, набрал номер и что-то сказал по-арабски, потом обратился к ней:
— Хаким только что приехал в больницу, привез мне кое-что, он тебя отвезет. Я скажу Лейле, моей управляющей, чтобы она о тебе позаботилась.
— Отвезет меня куда?
— Во дворец.
— Что, прямо сейчас? — запаниковала Эбби. — И что я там скажу? Кто еще там будет? Как я объясню им? И мистер Джонс, он же меня ждет.
— Предоставь Джонса мне. Во дворце будет еще пара человек, но тебе не нужно ничего им объяснять. Они там, чтобы позаботиться о тебе. А если возникнут проблемы — просто позвони Хакиму.
— Это все так внезапно, — возразила она слабо. — А кто такой Хаким?
Как будто по команде в дверь постучали. В палату вошел человек настолько мощный, что не сразу было заметно, что на самом деле он невысокого роста.
— Это Хаким, моя правая рука.
Зейн обратился к нему на странном языке, который показался Эбби смесью арабского и французского. Кажется, он давал Хакиму какие-то указания, потому что тот несколько раз кивнул, затем повернулся и поклонился Эбби.
— Я надеюсь, что вам понравится ваше пребывание у нас, ваше королевское высочество.
— Спасибо… — Эбби растерянно оглянулась на Зейна, все еще надеясь как-то увильнуть от поездки во дворец, но увидела, что тени под его глазами стали глубже. Он очень устал, и Эбби решила отложить споры на потом.
— Тебе нужно немного поспать, — сказала она и, игнорируя удивленное выражение лица мощного Хакима, добавила: — И пожалуйста, не вставай с постели.
Они вышли, и Зейн устало закрыл глаза. А что, если он ошибся? Понимала ли она, на что согласилась?
Его мучило ощущение вины и дурные предчувствия, но он решил им не поддаваться. Сомнения были роскошью, которую он не мог себе позволить.
Он был слишком ослаблен, чтобы противостоять брачным притязаниям Кайлы и интригам враждебных кланов. Это все потребовало бы сил и времени, которых у него сейчас нет. Его отец, возможно, и забыл, что у сильных мира сего личная жизнь должна всегда быть второстепенной по отношению к долгу, но Зейн это твердо помнил.
Он понимал, что, будучи наследником, он должен укреплять свою власть всеми возможными способами, особенно если намерен провести преобразования, которые жизненно необходимы его стране. Арифа, еще несколько лет назад бывшая примером прогресса и свободы для всего Востока, без сильного лидера постепенно снова скатывалась к патриархальным установкам, попадая под власть нескольких семейных кланов. В стране свирепствовала коррупция, и хуже всего то, что она стала уже практически общепринятой деловой практикой. Нефтяные богатства страны перекачивались в зарубежные офшоры, в то время как растущее неравенство населения вызвало недовольство и волнения. Зейн давно наблюдал это, но что он мог сделать, младший сын, лишенный всяких прав?
