Даже эта отрезвляющая мысль не могла успокоить его плоть, наливающуюся желанием.
Он направился обратно в первую спальню и, проходя мимо Эбби, небрежно кинул:
— Учти это, если соберешься ночью пробраться в мою спальню.
— Размечтался, — сдерзила она.
Зейн резко повернулся и прижал ее к стене. Это движение застало ее врасплох. Она инстинктивно выставила вперед ладони и уперлась в его грудь, но теперь они были зажаты между их телами. Зейн запустил обе руки за ее спину и еще сильнее прижал ее к своим бедрам, не скрывая возбуждения.
Она никак не могла вдохнуть, то ли от того, что была почти расплющена между стеной и мощным жаждущим мужским телом, то ли потому, что жаждала его так же сильно. Он медленно приблизил к ней свое лицо, остановившись лишь в каком-то сантиметре от ее губ. Никто из них не знал, сколько длилась эта тишина, нарушаемая лишь их горячим дыханием.
— Ты хочешь узнать, о чем я мечтаю, кариссима?
В его голове звучал сигнал тревоги, гораздо громче того, что выл вчера в палате, но Зейн сознательно игнорировал его, с наслаждением впиваясь пальцами в ее нежные плечи.
В конце концов, это всего лишь секс.
Эбби застонала, прикрыла глаза и потянулась к его губам, пытаясь преодолеть последнее маленькое расстояние, отделявшее ее от блаженства. Но сильные руки крепко удерживали ее.
Каждая клеточка ее тела кричала и молила его о близости, губы требовали поцелуя, оба дышали, как бегуны на треке.
— А теперь ответь, о чем мечтаешь ты, кариссима?
Глава 11
Эбби вырвалась и, пройдя свою комнату, вышла в коридор.
Она стыдилась его вопроса, стыдилась того, что он видит ее насквозь, стыдилась своего поведения, но больше всего стыдилась того, что даже сейчас ее тело тянулось к нему. А Зейн шел рядом с совершенно равнодушным видом. Эбби одновременно ненавидела его и восхищалась им за способность включать и выключать свое либидо, будто микроволновку, будто для него все это ничего не значит. Ну, если для него ничего не значит, не будет ничего значить и для нее. «Ничего-ничегошеньки», — повторила она себе для пущей убедительности.
— А эти что, так и будут таскаться за нами повсюду? — сквозь зубы процедила Эбби.
Зейн только выглядел спокойным, на самом деле он лихорадочно пытался привести мысли в порядок.
— Кто — эти?
— Два мордоворота, обвешанные оружием, которые идут за нами. Ты что, их не заметил?
— А… Конечно, не заметил. Я давно перестал их замечать, иначе с ума можно сойти. Через некоторое время ты тоже не будешь их замечать, кариссима. Это охрана.
— Да неужели? А я-то думала, что они тут спортивной ходьбой занимаются! Они что, повсюду за тобой ходят?
Она справится с собой, ей это уже удается, она вполне способна вести себя нормально в присутствии Зейна. Во всяком случае, пока он к ней не прикасается.
— Как минимум пытаются.
— Это очень раздражает.
— Это искусство жить в золотой клетке, кариссима.
Эбби невольно улыбнулась.
— На самом деле здесь очень красиво.
Они шли под мраморными арками, украшенными сложной резьбой. Под их ногами был мозаичный пол в синих и золотых тонах, настолько ярких, что невозможно было поверить, что им уже много веков.
— Пойдем сюда. — Зейн указал рукой на один из коридоров. — Оттуда открывается прекрасный вид.
Эбби ахнула, увидав открывшуюся перспективу и, опередив Зейна, выбежала на небольшой балкон.
— Какая красота! — вздохнула она и собиралась было опереться на изящные кованые перила…
— Осторожно, — рявкнул Зейн и быстрым движением сгреб ее в охапку. Ему потребовалось несколько минут, чтобы оправиться от шока. Сердце, чуть не выпрыгнувшее из груди, медленно возвращалось на место. От резкого движения во всем теле заговорила боль от недавних травм.
Он посмотрел на Эбби, которую все еще крепко держал в объятиях, но она, казалось, не обращала внимания ни на него, ни на опасность, которой чудом избежала, ее голова была отвернута, а взгляд прикован к открывавшемуся виду. Он хотел удивить ее, но план определенно провалился. Это она удивила его. И наверное, сократила его жизнь на пару лет.
С трех сторон дворец был окружен городом, но эта сторона выходила на пустыню. Бесконечные волны песка цвета темного золота уходили к горизонту, к синим горам, сливавшимся с небом.
Эбби была так очарована открывавшимся видом, что не сразу заметила состояние Зейна. Он тяжело дышал, побледневшее лицо покрывала испарина.
— Что с тобой? Тебе плохо?
— Ничего страшного. Мне дают сильное обезболивающее.
— Но ты его принимаешь?
— Конечно. Я ценю жизнь больше, чем репутацию мачо.
— А у тебя репутация мачо?
Тут только Эбби заметила, что он все еще держит ее в объятиях. Она попыталась высвободиться, но Зейн только крепче прижал ее к себе.
— А вот ты свою, кажется, не ценишь. Там высота шестьдесят метров.
Эбби небрежно пожала плечами:
— Я не боюсь высоты.
Но Зейн не отпускал ее, хотя в этом объятии не было чувственности. В его взгляде она видела страх и еще что-то, что не могла описать. Эбби понятия не имела, как долго они так простояли, прежде чем он заговорил:
— Ты напугала меня до смерти… Это место…
— Здесь очень красиво.
Он кивнул головой:
— Да, но и опасно тоже.
Единственная опасность, которую она видела, была в тепле его тела, в дыхании, которое она чувствовала на своем лице, в странном взгляде синих глаз, в воспоминании о поцелуе в оазисе…
— Мои предки приводили сюда врагов, которым желали смерти.
Зейн толкнул рукой кованые перила, и они медленно распахнулись над пропастью.
Эбби вздрогнула.
— Когда я был маленьким, я обожал слушать страшные истории об этом месте. Детям ведь всегда нравятся страшилки. А когда мне исполнилось девять, мой брат сказал, что у него есть для меня сюрприз ко дню рождения, и привел меня сюда. — Взгляд Зейна был прикован к пустыне, но на самом деле он смотрел в прошлое. — Я к этому времени уже догнал Халида в росте, но с ним было двое его друзей. Они держали меня за ноги, я висел над этой пропастью вниз головой, а Халид требовал, чтобы я сказал, что моя мать шлюха, иначе они меня бросят. Я, конечно, не стал, поэтому они держали меня так, пока я не потерял сознание.
Минуту назад, стоя над провалом, она не чувствовала страха. Но его сухой рассказ о детских унижениях заставил ее внутренности сжаться.
— Это ужасно… Ужасно… Теперь я понимаю, почему ты испугался. Неудивительно, что ты боишься этого места.
