Она ощущала, что ноги и руки не слушаются ее, и она лежит на некоем твердом ложе, похожем на плоский холодный камень. Глаза ее были закрыты, и Надя как будто смотрела на себя со стороны. Недвижимая в своем выпускном платье, она находилась на камне в небольшой комнатушке, а над ней стоял лохматый старик. Он был одет в простую, оборванную одежду, в темные штаны и свободную подпоясанную рубаху. Старик склонялся над ней, словно рассматривая, и Надя вновь перенеслась в тело, лежащее на камне. И тут она распахнула глаза и увидела его морщинистое лицо, отталкивающее, с горящими глазами. Он поднял руку, прикоснувшись к ее лицу, и Надя инстинктивно ощутила дикий страх, который пронзил ее существо. Ее губы раскрылись, и из ее горла вырвался яростный крик.
Надя отчаянно завопила и, тут же проснувшись, села на кровати. У комода стояла Дуня, которая аккуратно и тихо раскладывала ее белье в верхнем ящике комода. Надя уставилась осоловелым взором на горничную, которая испуганно смотрела на нее, и поняла, что это был всего лишь кошмар.
– Вам приснилось что-то плохое, барышня? – спросила участливо Дуня, оставив белье и быстро подойдя к кровати.
– Да… – кивнула та и упала обратно на подушку, прикрыв глаза и благодаря ангела-хранителя за то, что это всего лишь дурной сон.
– Ох, ну и напугали вы меня, Надежда Дмитриевна! – склонилась над ней Дуня.
Открыв глаза, Надя посмотрела в приветливое лицо горничной и вздохнула.
– Сколько времени?
– Почти семь доходит, – ответила Дуня.
– Ты так рано пришла?
– Марья Степановна всех девок работных еще засветло поднимает. Ведь служба у нас шестнадцать часов. Спасибо вам, барышня, вы меня вчера сразу после ужина отпустили, хоть выспалась я всласть.
– А выходные у вас бывают? – уточнила Надя, вновь садясь на постели и зевая.
– Выходные? Нет, что вы! Нам бы хоть час лишний свободный подарили, мы и тому рады. Я вот у вас уже с шести часов прибираю в комнате, старалась не шуметь, а все равно разбудила.
– Да нет, Дуняша, что ты. Если бы не кошмар, я бы не проснулась. Ты тут ни при чем.
Встав с кровати, Надя медленно приблизилась к трюмо и, осматривая свое заспанное лицо в зеркале, поинтересовалась:
– Скажи, Дуня, а в правом крыле кто-то все же живет?
– Нет, барышня, – ответила горничная, которая в этот момент начала заправлять постель.
– Точно?
– Да.
– А какие там комнаты?
– В основном спальни, две гостиные и галерея.
– И туда никто не ходит? – спросила Надя.
– Да, в то крыло редко ходят. Девки-служанки убирают там только раз в неделю, по четвергам.
– Дуня, а знаешь, я вчера ночью видела там свет, когда стояла на балкончике.
– Не может того быть.
– Точно тебе говорю! Около полуночи.
– Вам, наверное, показалось, барышня. Те комнаты открывают, когда большой прием какой устраивают графы. А так там все заперто на ключ, а ключи только у Марьи Степановны.
– И это очень, очень странно, Дуня.
– Почему?
– Потому что свет мне не привиделся, и там действительно кто-то ходил по этим комнатам, и ночью.
– Я бы на вашем месте, барышня, не думала об этих странностях. Как бы у вас помутнения рассудка не случилось, как у покойной графини.
– Ты что-то знаешь?
– Нет. Но покойная Лидия Ивановна перед своим исчезновением тоже о разных небылицах говорила, о каком-то старике, и вообще, о том, что не любит ее здесь никто.
От слов горничной Надя напряглась и быстро вымолила:
– Давай больше не будем говорить об этом, а то я что-то нервничать начала.
– Как прикажете, барышня.
– А знаешь, милая, скажи мне, ты случайно не знаешь какую-нибудь здешнюю ведьму или знахаря?
– Ведьму? – опешила горничная.
– Ну да, кого-то, кто умеет всякие чудеса делать? Например, гадать искусно или ворожить?
– Нет, не знаю. Правда, слышала про одну полоумную вдову, она на окраине живет, слышала, что ее от церкви отлучили за то, что она с потусторонними силами знается.
– Правда?
– Сама-то я к ней не ходила, но девки дворовые сказывали, что она якобы умерших видит и говорит с ними.
– А ты могла бы узнать о ней поподробнее. Где она точно живет? И можно ли к ней прийти?
– Как прикажете, барышня. Вы про умерших узнать хотите?
– Ну да, и не только, – кивнула Надя, мрачнея.
Она думала о том, что хоть с чего-то надо начинать свое возвращение домой. Хотя бы с этой вдовы, может, она что-то знает про перемещение во времени или, по крайней мере, скажет, кто может об этом знать. Хотя девушке и нравилось здесь, она понимала, что не должна находиться в этом времени. Ведь в любой миг она могла нарушить шаткий баланс и повернуть исторические события в другое русло, разум твердил, что ее долг – попытаться немедленно вернуться домой, а не нежиться от счастья в доме графа.
Во время завтрака, на котором, кроме нее, присутствовали только граф и его бабушка, девушка впервые попробовала каравай с салом и луком. Старушка обожала это кушанье и просила кухарку печь его каждое утро. Это оказалась какая-то жутко невкусная вещь с неприятным привкусом топленого жира, но девушка, боясь показаться невежливой, все же съела весь кусок, который в ее тарелку положил слуга. Велина Александровна весьма довольная этим, приветливо спросила:
– Как вам у нас, милочка? Уже свыклись?
– В вашем доме очень душевно, все так добры ко мне, – ответила Надя. – Но мне неудобно далее стеснять вас.
– Глупости, Наденька, – быстро заметил граф. – Я говорил, что ты можешь жить у нас сколько пожелаешь. Твое присутствие мне в радость.
– И впрямь, Надежда, – подхватила старушка. – Как вы появились у нас, так Сереженька прямо другим стал – и шутит, и улыбается, прямо любо посмотреть, а то ходил мрачнее тучи весь последний год.
– Бабушка, – смутился вмиг молодой человек и, улыбнувшись старушке, добавил: – Выдаете все мои тайны.
– Ох уж тайны, я же видела, как ты переживал, но теперь все будет хорошо.
– Непременно, бабушка, – кивнул молодой человек. – Наденька, я сегодня еду в больницу, надо осмотреть пару тяжело болящих. Ульян Романович прислал письмо поутру с посыльным. Требуется мое заключение как специалиста, наверное, только к вечеру вернусь.
– Могу я поехать с вами?
– На «ты», Наденька. Позабыла? – тут же поправил граф.
– Хорошо. Могу я поехать с тобой?
– Нет. Это опасно. Там в основном тифозные, можно подхватить болезнь. Потому я поеду один.
