Последний и при этом малоизвестный случай взятия шведской крепости русскими войсками за годы Северной войны относится к зиме 1716 г., когда в результате пятинедельной осады был взят и разрушен замок Каянеборг в центральной Финляндии
[1754].
Особый случай оставления города армией представляет отступление из Гродно в марте 1706 г. Русская армия провела пять месяцев на зимних квартирах в этом литовском городе, и половину этого срока – на осадном положении.
Карл XII в январе подошел вплотную к городу с намерением атаковать, однако неприступность гродненских укреплений и превосходящие силы гарнизона заставили короля отменить штурм
[1755]. Отказавшись от атаки, шведы прервали коммуникации Гродно с Россией, и блокированная в городе армия стала таять от голода и болезней. В зимний период шведы не смогли атаковать русскую укрепленную позицию, но с наступлением весны, которой хотел дождаться Огильви, угроза такого развития событий возрастала. Петр распорядился вывести армию на Украину, но сделать это надо было так, чтобы не спровоцировать стоящего неподалеку Карла на нападение.
Инструкции царя к фельдмаршалу Огильви и к генералу Репнину подробно описывали меры к скрытному и быстрому отходу. В частности, так необходимые блокированной армии лошади и деньги не отправляли прямо в Гродно, чтобы не раскрыть противнику планов по отступлению; конвой с ними ожидал войско на значительном удалении (7 миль, т. е. ок. 50 км) от города. Пушки разрешалось взять с собой лишь легкие трехфунтовые, а остальные велено побросать в Неман («ибо они так вас свяжут своею тягостию, что вам скоро отнюдь иттить будет невозможно»)
[1756]. Огильви, получив приказ царя оставить позицию, в первую очередь выслал из города больных и пленных, приказал обновить укрепления ретраншемента и распространить дезинформацию среди местного населения («жидам приказал сказать… будто я неприятельскую грозную атаку… конечно ожидать хощу»). На следующий день вокруг города была произведена перегруппировка драгунских полков под видом смены караулов. Затем – отправлен весь багаж и перекрыты выезды из города, чтобы три дня после ухода армии никого не впускали и не выпускали из Гродно. На третий день после получения приказа начали выходить войска. На месте оставался один драгунский полк, который перегородил входы в ретраншемент палисадами и поддерживал огни в лагере и ушел на седьмой день; первый шведский отряд появился у оставленного города лишь на девятый день
[1757]. Таким образом была достигнута скрытность отступления и выиграно время, чтобы оторваться от возможного преследования. Город и укрепления не уничтожали, поскольку рассчитывали вскоре снова занять его.
Из-за нехватки упряжных артиллерийских лошадей («в полках под пушки лошади зело худы и не подут пол мили») было приказано взять лошадей у офицеров и в Преображенском полку, где «под бездельными вещами лошади добры»
[1758]. В журнале Репнина сохранились другие подробности организации движения. Телеги запряжены двумя-тремя лошадьми и гружены так легко, чтобы могли идти четыре дня и четыре ночи. Офицерам всех чинов запрещалось иметь повозки, при полках везли лишь телеги с рогаточными брусьями. Для соблюдения тишины под страхом смерти приказано «не стрелять и не пьянствовать»
[1759].
Судьба пленных
Тема плена и пленных периода Северной войны хорошо изучена отечественными и шведскими историками. Правовое положение пленников, условия их содержания, история их скитаний и возвращения на родину описана достаточно полно, чтобы мы могли просто отослать читателя к работам современных исследователей
[1760]. Тем не менее, поскольку мы взялись рассказывать о людях и обычаях крепостной войны, стоит рассказать о том, как складывались судьбы попавших в плен в ходе осады. Без этой стороны военной жизни повествование было бы незавершенным; еще несколько человеческих историй в историческом и культурном контексте, надеемся, будут интересны читателю.
За годы войны обе стороны захватили немалое количество пленных. Поскольку со временем военная удача все более и более склонялась на сторону России, шведских пленных у нее оказалось больше, чем в Швеции – русских. Коменданты крепостей крайне редко сдавались на дискрецию и попадали в плен лишь в случае успешного штурма (Нарва, Эльбинг) или полной безнадежности сопротивления (Мариенбург, Веприк). Как мы видели, гораздо чаще гарнизоны уходили к своим, сдавшись на более или менее приемлемых условиях. Особым случаем можно считать удержание в плену вопреки договоренностям (Выборг, Рига). Массовые пленения происходили в ходе полевых сражений и по их результатам, с самыми яркими примерами – Полтавской баталией и сдачей у Переволочной. Также значительное количество военных и гражданских пленных захватывалось в многочисленных мелких стычках, рейдах и набегах.
Вопрос о правовом статусе пленников, о сроках и порядке возвращения их на родину и т. п. в обоих государствах ставился в первую очередь в зависимость от дипломатической и военной целесообразности. Как резонно полагает С. А. Козлов, современный российский исследователь вопросов военного плена периода Северной войны, Петр опирался на прецеденты международного права и учитывал опыт предшествовавших войн России с соседними государствами. Основными соперниками русского государства в XVI–XVII веках были Речь Посполитая, Крымское ханство с Турцией и Шведское королевство; с каждым из них сложились свои традиции в разрешении конфликтов.
Главной целью набегов крымских татар был захват «полона» для дальнейшей продажи на невольничьих рынках Востока. Соответственно, возвращение пленников на родину было возможно в первую очередь за выкуп, и лишь мирные договоры 1700 и 1711 гг. стали предусматривать безоговорочное и полное возвращение пленников
[1761]. Несомненно, многовековой опыт борьбы со степью наложил известный отпечаток набеговой тактики и на русскую военную силу.
Изматывающая борьба с Литвой и Польшей отличалась тем, что противник не был заинтересован в возвращении попавших в плен русских воинов, чтобы таким образом не усиливать московское войско. По окончании очередных военных действий стороны, как правило, безрезультатно обсуждали обмен пленниками; существовала практика частного выкупа, но характерной была ситуация, когда несчастные «вязни» долгие годы и десятилетия томились в неволе по обе стороны рубежа. Ко второй половине XVII века в России пленные стали одним из важных источников (от четверти до трети) холопства
[1762].
