О том, как выглядел Выборг после сдачи, рассказывает датчанин Юль: «Я обошел город и осмотрел его. Разорение, которому он подвергся от пожаров, ядер и бомб, не поддается описанию, большая часть его домов разрушена до основания; прочие же так повреждены, что стали почти необитаемы. При капитуляции в выборгском гарнизоне насчитывалось 1800 здоровых и приблизительно 400 больных и раненых людей»
[612]. Рукописный журнал осады Выборга содержит запись о том, что «во всей крепости не было ни на едину сажень целого места, гдеб была равность и невзоравно ямами от бомб; многие улицы завалены были от развалившегося здания и проходу не было»
[613].
Когда в Рижскую крепость впервые за время осады стали падать огненные ядра (нем. Feuer-Kugeln), от которых загорелись многие места в городе, пожары были быстро потушены; но затем «как только неприятель пускал огненное ядро, то вслед за ним тотчас же летела бомба; этим он хотел пугать тушивших огонь, происходивший от огненных ядер»
[614].
Наиболее распространенными для бомбардирования города были снаряды разрывного действия – бомбы, а также зажигательного – каркасы и каленые ядра, но встречались и более экзотичные предметы. Так, по Кексгольму стреляли в том числе камнями, а однажды бросили несколько «деревянных бомб, наполненных 6-фн гранатами, которые разрывались в воздухе»
[615]. Подобными сложносочиненными снарядами изобилуют артиллерийске трактаты XVI–XVIII веков, однако о их фактическом применении в осадах Северной войны сведений мало. Журнал обороны Кексгольма содержит и такую интересную деталь: командант Штерншанц платил своим солдатам за принесенные ими неразорвавшиеся русские бомбы 4 эре, за каркасы – 2 эре и за гранаты – по 1 эре. Одна из бомб попала в пороховой погреб в цитадели – т. е. в сохранившейся до наших дней средневековой крепости Корела – и на воздух взлетели две тонны пороха и множество хранившихся там снарядов
[616].
Тяжелейшие потери осажденным мог доставить не только огонь осаждающих, но и чрезвычайные происшествия. 19 декабря 1709 г. «в осажденном городе Риге случился страшный случай: пороховое хранилище в бастионе крепостной учиненное, в котором 800 бочек пороху спрятано с лазаретом 1200 больных солдатов силою пороху в воздух летало; в той же беде множество бомбардиров и пушкарей купно с 600 солдатов пропало»
[617]. Английский офицер на царской службе так описал это происшествие (правда, относя его к 22 января 1710 г.): «Лаборатория, где инженеры готовили фейерверки и наполняли бомбы, случайно загорелась, и, когда огонь добрался до одного из снарядов, тот взорвался, и в одно мгновенье весь дом с прилегающим к нему магазином взлетел на воздух с таким взрывом, который потряс весь город и даже сотряс землю в русском лагере. Там было 800 бочек в магазине, не считая пороха в лаборатории и наполненных бомб; ужас города был неописуем, ни один дом не уцелел и все место выглядело как город в развалинах; в казармах гарнизона рядом с тем местом было потеряно 600 человек, включая охрану бастиона; сам бастион был полностью разрушен, а большой госпиталь, в котором было 1200 больных или раненых солдат, не считая ухаживающих за ними лекарей, был взорван и ни один из них не остался в живых. Так, в общей сложности около 2000 человек было уничтожено, помимо раненных в других частях города»
[618]. Книга Марсова также сообщает, что «взорвало лабораторию с пороховою казной», но причины взрыва не уточняются, а происшествие датируется 12 декабря
[619]. Дополнить сюжет об этом взрыве можно выдержкой из письма некоего А. Малля князю Б. И. Куракину от 21 декабря 1709 г.: «Чтобы удовлетворить хотя сколько-нибудь вашему желанию иметь известия из Риги и из этих мест, я имею честь сообщить вам, что, слава Богу, наши дела идут пока очень хорошо: мы потеряли всего 6 человек за все время блокады нашей этого города. К тому же 14-го числа этого месяца произошло в Риге довольно большое несчастие вследствие взрыва башни, которая не только убила около 1000 человек, но еще несколько сотен и ранила. Наверно еще не известно, кто был причиной взрыва, и произошло ли это вследствие их собственной небрежности, или же взрыв произведен одним из наших пленных. Башня эта находится напротив Коброншанца, возле ворот, называемых Шальтор; взрывом оторван и большой кусок стены»
[620]. В дневнике жителя Риги Гельмса содержится ряд впечатляющих подробностей этого происшествия: во-первых, причину так и не установили, как огонь попал в пороховую башню цитадели, было «известно только одному всеведущему Богу»; от взрыва лаборатории «по всему городу летали бомбы, гранаты и ядра, будто их сеяли или шел дождь; прекрасная цитадель была вся разрушена, кроме 2 домов, а также обвалился вал с Двинской стороны, так что через него можно было проехать рядом трем телегам; город был также сильно обезображен, так как в многие дома попало по пяти штук. Самое печальное то, что погибло ужасным образом множество людей; сколько именно, еще неизвестно, но число уже доходит до 1000, и все еще откапывают новых. Одним словом, сегодняшнее несчастие так велико, что если бы неприятель бомбардировал нас целый год, он не мог бы причинить большего вреда. О Господи! Неисповедимы судьбы твои!»
[621].
Немного отвлекаясь от темы, заметим, что эти зловещие описания катастрофы позволяют нам оценить опасность, которой было чревато неправильное хранение порохового запаса в крепости. Из переписки Петра Великого с Меншиковым мы знаем, что подобная опасность грозила новопостроенной Санкт-Петербургской крепости в сентябре 1706 года: «Казармы от половины Микиты Моисеевича [Зотова] болварка едва не до самова Гаврилы Ивановича [Головкина] выгорели, но паки все зделано. Правда, что явною милостию Божиею и заступлением патрона своего сей город спасся, ибо под обеими фасами Гаврила Ивановича более 200 бочек пороху в казармах было, и ежели бы добралось, то чаю, что б едва не вся крепость взлетела; и для чего держали столко лишнева пороху, не знаю, и ныне велел развезть, который за погребами остался»
[622]. О специфике хранения больших запасов пороха Я. В. Брюс сообщал в инструкции дьяку Приказа артиллерии Д. Е. Екимову в 1704 г.: «Пересмотри порох и всякую бочку перевороти, которые дно и не в низу, то повороти в верх. Потому что тот порох от долгова лежания без переворачивания портится… И чтоб у такового дела были все в лаптях»
[623]. Последняя мера, по всей видимости, объясняется тем, что металлические подковы сапог или башмаков могли высечь искру, а это было смертельно опасно на пороховом складе.
