Возвращаясь к теме разрушений от бомбардировки, упомянем ряд мер, которые могли предприниматься осажденными для минимизации ущерба. Боргсдорф писал, что поражать людей на улицах обстреливаемого города могут не только ядра и бомбы, но и обломки строений, которые эти снаряды сбивают и обрушивают на улицы: «Кюди от деревянных и каменных от домов отбиванных частей, болши сокрушены бывают, нежели от самых неприятелских пушечных ядер»
[624]. В этом отношении логичными выглядят действия рижского коменданта, который 5 января 1710 года велел «все кровли отломать… ибо от спадающих черепиц многих людей побито»
[625]. Во избежание пожаров, Монтекукколи рекомендовал снять с домов кровли и покрыть крыши песком, землей или навозом
[626]. Дерптский магистрат приказал жителям накрыть крыши сырыми воловьими шкурами, снять легковоспламеняющуюся дранку, а торфяные крыши постоянно поливать водой
[627]. Схожие противопожарные меры принял комендант Кексгольма – в городе было приказано разобрать деревянные строения и разметать соломенные крыши
[628]. Дерптский магистрат также решил убрать с мощеных улиц булыжники и брусчатку, чтобы ядра и бомбы не отскакивали рикошетом от камня и не причиняли лишнего вреда; однако комендант посоветовал не спешить с такой радикальной мерой, как разрушение крыш и мостовых
[629].
Участники Северной войны не оставили записей о том, какое впечатление производил на них обстрел бомбами. Столетием позже, когда русские войска Александра I снова воевали в Финляндии, а системы вооружения принципиально не изменились со времен Петра I, участник русско-шведской войны 1808–1809 гг. Евгений Петрович Назимов наблюдал, как в ходе осады шведского Свеаборга обе стороны обстреливали друг друга: «как только ночь настанет… бомбы, как ихние, так и наши, безпрестанно прогуливаются по воздуху, с предлинными огненными хвостами, что простым глазом ясно было видно, равно как и чугунные шары, расходившиеся одни с другими, что, наконец, соделалось для нас забавою»
[630].
Как мы видели, бомбардировка города причиняла значительный материальный ущерб горожанам; поэтому в некоторых случаях осаждающий мог рассчитывать на сделку с осажденным – молчание мортир в обмен на контрибуцию. Существовал специальный термин: «Brand-Schatzung» (нем.), «огненный налог», которым обозначали выплаты, налагаемые на неприятельский город или местность за обещание не сжигать их строения и имущество
[631]. Упоминания о такой практике во время Северной войны немногочисленны. Одно из них обнаружил в рукописном «Журнале походов Петра I» Н. Р. Славнитский. Поскольку от бомбардировки жителям Нарвы в 1700 г. «учинилась великая теснота и неудобное пребывание», капитан бомбардирской роты Преображенского полка Гумерт отправил им тайное письмо, требуя 20 000 ефимков, «ежели обещают дать, то он метание бомб… и разрушение града удержит»
[632]. Горожане согласились, Гумерт отговорил Петра от бомбардировки, а вскоре перебежал к шведам в крепость. Все эти события, кроме дезертирства Гумерта, не подтверждаются другими источниками, но дают некоторое представление о возможных взаимоотношениях осажденных и осаждающих. Схожий эпизод мы находим в дневнике рижанина Гельмса под 16 ноября 1709 г.: «В половине 9-го неприятель потребовал через барабанщика 20,000 рейхсталеров контрибуции: если наши дадут деньги, то неприятель не будет больше удручать город огнеными бомбами, но будет их пускать пустыми. На что решился наш господин генерал-губернатор – неизвестно, и не было о том объявлено жителям, но, однакоже, знают, что деньги не были выданы. Между тем неприятель на целый день приостановил бомбардирование и усердно работал на своих батареях, так что мы опасались, что скоро начнется более сильное бомбардирование»
[633]. В русских источниках сведения о такой попытке сделки русского командования с рижским комендантом отсутствуют. В начале войны известен случай вымогательства саксонцами «огненного налога» с селян в окрестностях Дерпта весной 1700 г.; для коменданта крепости это было признаком, что враг скоро уйдет
[634]. Тогда же король Август «показал милость» и, поддавшись уговорам голландских и английских купцов и французского посла, не стал бомбардировать Ригу, а только взял с города «знатную сумму денег»
[635]. Горожане Эльбинга, опасаясь бомбардировки и штурма со стороны русских войск, в 1710 г. призывали прусского короля вмешаться и не дать русским разорять город, а также отправляли своих депутатов к командующему русским отрядом генералу Ностицу (рассматривался, но был отвергнут, вариант заплатить ему несколько тысяч талеров, чтобы он не причинял городу ущерба)
[636].
Маршал Вобан призывал бросать бомбы только на укрепления города: «На обороны и батареи крепости и в середины бастионов и полумесяцов, то есть в те места где неприятель себе ретранжемент зделать может, а на дворы не бросать: ибо сии будут напрасные выстрелы и ничего ко взятью крепости не способствуют, но токмо как та крепость взята будет, то сами атакующие себе чрез то убыток зделают. Чего ради надобно бомбардирам накрепко приказать, куда им бомбы бросать, а на домы весьма запретить, чтоб ни одной бомбы не бросали»
[637]. Боргсдорф также указывал, что чрезмерное разрушение города бомбами нанесет вред интересам новых хозяев крепости, – сохраненное имущество и жизни могли бы достаться победителю, а от значительной смертности в городе вырастал риск эпидемий, опасных и для осаждающего. Впрочем, он признавал бомбардирование легитимным методом утеснения крепости в случае ее отчаянной обороны: «Но аще осадные люди неприятеля летом и зимою, жестоковыйную оборону чинят, тогда город бомбами утеснять подобает, и ничего не жалети, по тому, да бы взятие сумнително, и многоценно небыло»
[638]. Заметим, что и Вобан, и Боргсдорф советовали ограничивать бомбардирование исходя из материальной выгоды осаждающих, а не из доводов морально-этического характера.
