Однако отнюдь не военные составляли большинство людей, вовлеченных в конфликт. Таковыми оказывались «обыватели» – жители сельской местности и городов, за которые сражались солдаты царя и короля. Опыт гражданского населения, часто трагичный, нельзя обойти стороной, когда мы рассказываем о характерных явлениях и «человеческом измерении» осадных операций Северной войны.
Вобан описывал все последовательные этапы взятия крепостей, однако утверждал, что нет такой крепости, которая бы выдержала их все, и где оборона велась бы до последней крайности. Формальная осада с грамотно ведущимися траншеями изнуряла осажденного множеством необходимых оборонительных работ, а правильно расположенные батареи наносили ему большие потери. Третья часть солдат каждый день заступала в караулы, и на ночь караулы еще усиливались, многие другие солдаты отсылались на починку разрушенных укреплений и к батареям. Оборона многочисленных и обширных внешних укреплений бастионных крепостей дробила силы гарнизона. Поэтому две трети осажденного гарнизона «терпят великое беспокойство и труд» через день. Все это, заключал Вобан, «в такое бессилие приводит гарнизон, что ретко, да я могу сказать, что и ни одной так отважной крепости нет, которая бы последней крайности себя хотела подвергнуть»
[656]. Осаждающие, наоборот, имели возможность отводить свои части на отдых на большее время и не так подвергали своих солдат риску, как осажденные.
Утомление мнимыми и реальными тревогами в полной мере ощутили на себе защитники Риги в ходе осады 1709–1710 гг., о чем сохранились свидетельства Гельмса: «6 ноября. В прошлую ночь неприятель показал вид, что хочет напасть на форштат и ворваться в него с луговой стороны, вследствие чего произошла сильная тревога как между гарнизоном на форштате, так и в самом городе. В два часа ночи из Песочных ворот выступило наших несколько тысяч человек, чтобы помочь форштатским, а также чтобы окружить неприятеля, но когда они вышли, не оказалось никакого неприятеля: это была только пустая тревога, которая часто производилась с неприятельской стороны, чтобы утомить наших постоянным бодрствованием»
[657].
Гражданское население, как правило, составляло большинство обитателей осажденной крепости, поэтому настроения обывателей приходилось учитывать как властям городов, так и осаждающим. Можно было и повлиять на эти настроения, как то пыталось сделать в первую нарвскую осаду русское командование. «Его Царскому Величеству весьма удивительно было… каким образом, как мещане, так и дворянство и крестьянство вместе на вал и караулы ходят»; чтобы уговорить их не участвовать в обороне крепости, т. к. это «дело токмо одних военных касается», русские вывешивали плакаты – 60 плакатов на немецком и 20 плакатов на эстляндском и лифляндском языках
[658]. В 1704 г. в тот день, когда обрушился фас бастиона Гонор и коменданту Нарвы направлено письмо с предложением сдаться, осаждающие бросили в города девять стрел с прикрепленными к ним посланиями, но комендант Горн приказал их собрать и запретил читать под страхом смерти
[659]. Это были обещания «пристойных кондиций» гарнизону и мещанам в случае сдачи
[660]. Расчет был на то, что военные и жители принудят своего коменданта сдать крепость.
В ходе той же осады на осажденных в Нарве оказывали давление зрелищами, подчеркивавшими успехи русского оружия. 18 июля шведы наблюдали, как при троекратных выстрелах 103 орудий разных размеров, сопровождавшихся ружейными залпами, русские водрузили над своими осадными траншеями 14 знамен, взятых в Дерпте
[661]. В журнале Гизена сообщается, что 23 неприятельских знамени были привезены из Дерпта и «нарочно для объявления неприятелю разставлены были»
[662]. Далее Гизен красочно рассказывает о подробностях этой «пропагандистской акции». «Июля 18 дня было благодарение всемогущему богу с молебным пением, за вышепомянутое взятие города Дерпта, с восклицанием песни: Тебе бога хвалим. И по молебном пении стреляли изо всего пушечного снаряду, також и во всех полках по лине пехота из мелкого ружья залпом трижды, и в тож время знамена шведские, взятые в Дерпте, паки поставлены были при крепости Нарве в последних шанцах наших, которые от рва той крепости только в саженях 30 были для оказания неприятелям, что Дерпт взят»
[663].
Пример демонстрации захваченных знамен осажденному гарнизону можно найти в истории недавней для того времени войны между империей Габсбургов и Оттоманской Портой. В 1686 г. имперцы осаждали город Буду и выставили напоказ взятые у разбитого турецкого сикурса трофеи
[664].
В осажденную Ригу информацию с демотивирующими новостями и с дезинформацией забрасывали в пустых бомбах. 27 февраля (шв. ст.) 1710 г. в город были брошены 4 бомбы, и поскольку они не разорвались, к ним подошли: снаряды оказались без фитилей и пороха, но заполнены опилками и содержали вложенные записки с последними известиями о взятии крепости Эльбинг и о выдаче турецким султаном шведского короля русским. Послание достигло своей цели, оно привело осажденных в «глубокое раздумье»
[665]. Впрочем, в рижском гарнизоне также вели «информационную войну». Гизен сообщает, что «шведы не стыдилися безумно в свет писать, будто бы город от осады освободился и во всем приписан есть, и что русские принуждены были назад итти»
[666]. В самом осажденном городе 12 марта солдатам были зачитаны новости от сената из Стокгольма; в них сообщалось, будто Карл XII заключил с султаном союз и уже выступил с 100 000 христианскими невольниками на помощь Риге
[667]
Особенно важным фактором становились настроения горожан, когда их количество превышало размер гарнизона. Весной 1700 г. шведы в Риге опасались саксонской бомбардировки, от которой рижские мещане могли забунтовать и сдать город
[668]. Рассуждая о выгодах будущей осады Штеттина, Петр, в частности, отмечал, что «есть некоторое известие из города, что бургары не хотят боронитца, когда их будут доставать, чтоб не дать им своих домов в разоренье, понеже они сильнее, нежели гварнизон, которого больше 3000 не обретается»
[669]. Надо сказать, расчет на горожан не был безосновательным. В августе 1712 г. жители города Штадена принудили к сдаче коменданта шведского гарнизона Стакель-берга, т. к. не хотели разорения своего города бомбардировками датчан и саксонцев
[670].
