Тогда же, 4 августа, русский житель Нарвы рыбак Иван Петров перешел к осаждающим и сообщил, что дом коменданта до сих пор не разрушен; по его указаниям туда было пущено несколько бомб, однако они причинили лишь незначительный ущерб дому и никак не задели семью Горна; в тот же день к русским дезертировал солдат из роты капитана Фролиха
[727] О настроении нарвского гарнизона говорит и такой случай: когда 3 августа капитана Фока посылали из крепости на разведку, ни один солдат не захотел с ним идти, пока полковник Лоде не пригрозил им расстрелом
[728].
В ходе осады 1710 г. из выборгской крепости дезертировал солдат Карельского полка Матис Мондоле, который рассказал о существовании подкопов и о намерении коменданта в случае штурма «весь замок подорвать порохом». Тот же солдат поведал, что «у посацких торговых людей правиант обрали весь, а купить и з деньгами взять негде, а ис казны кроме салдат никому не дают, отчего посацкие и мастеровые люди многия з голоду помирают», при этом «по нынешней даче провианту еще на полгода будет»
[729]. Таким образом, местное население голодало, но запасы провианта, необходимые защитникам для длительной обороны, сохранялись. Аналогично по взятии Дерпта выяснилось, что «провианту в нем сыскано зело довольно»
[730].
Шведский журнал обороны Кексгольма в 1710 г. подробно фиксировал случаи дезертирства из гарнизона. Уже на второй день после прихода русских к крепости к ним бежало 5 солдат, а в последующие дни до конца осады дезертировали еще не менее 15 человек. 26 июля один солдат был схвачен при попытке к бегству и «аркебузирован», т. е. расстрелян
[731].
О перебежчиках из царских гарнизонов известно немного – ведь и «сидеть в осадах» русским довелось гораздо меньше. Судя по письму британского волонтера при шведском дворе Джеффриса, из Полтавы 4 июня «дезертировал помощник главного инженера, француз, который сказал, что его хозяин тоже покинет город на следующий день, но московиты раскрыли его план и арестовали его»
[732]. Швед– артиллерист, взятый в плен под Полтавой и поступивший на русскую службу, перебежал обратно к шведам в осажденный Кексгольм
[733].
Дела украинские
Борьба, в которую были вовлечены петровские войска на Украине в период 1708–1711 гг., включая переломные полтавские события, составила важный пласт в опыте крепостной войны для русской армии. Подробно случаи атаки и обороны слободских, гетманских и запорожских крепостиц будут рассмотрены ниже в главе о небольших укреплениях. Но поскольку война в этом регионе отличалась особенно активным участием местного населения, перипетии взаимоотношений с украинским казачеством в связи с обороной или взятием городов, по мнению автора, заслужили отдельного рассмотрения в данной главе.
Угроза перенесения военных действий на земли Гетманщины при наступлении Карла XII в 1708 г. вызвала волнения среди городовых казацких полков. Казаки не понаслышке знали о тактике выжженной земли (см. ниже главу о разорении земель) и, предвидя необходимость укреплять свои города и предпринимать меры к спасению имущества и семей, казаки требовали временно отпустить их со службы; многие уходили самовольно. Переяславский полковник С. Томара в письме от 23 сентября 1708 г. сообщал Г. И. Головкину о том, что стародубовский полковник И. И. Скоропадский рассказывал о намерениях вторгшегося неприятеля: «Подлинно в малороссийских городах наших имеет пустошить и разоряти и что совершенно в его ж полку стародубовском много деревень волохи огнем и мечем разорили»; сам Скоропадский «со всем ему войском врученным, спешно пошол в домы свои для управления всякого в городах и дворах своих от находу и приближения неприятелского». Опасения казачества выражались в письме так: «И болим все сердечно о городах и домах своих, дабы не познали последних разореней и нищеты. Препокорственно упадая, слезно просим милости на нас, нищетных, бедных малороссийских людей и верных пресветлому монарху подданных, показать и отпустить также для управления в домы, дабы могли целость убожества нашего соблюсти и приготовитесь на непременную и далную службу монаршескую, в которой всегда готовы пребывати и умирати»
[734].
В таких условиях русское командование обращало особое внимание на поддержание лояльности населения Гетманщины, особенно в тех городах, которые предстояло защищать от шведов. Когда в ожидании шведского нападения осенью 1708 г. в город Стародуб был введен гарнизон царских войск во главе с полковником-иноземцем, выяснилось, что «зело то не угодно черкасам, что иноземцу быть камендантом, об обидах каких приходят бить челом, и от него рассутку нет; а я слышал, что жалуютца черкасы, лутче они опхождения имеют с русскими», – так докладывал царю обстановку Ф. Бартенев
[735]. Судя по письму Шереметева Петру от 14 октября, комендантом стародубовской крепости был назначен полковник «Фейлейгейм»
[736], и царь велел фельдмаршалу: «Каменданта русского изволте определить в Стародуб ради многих причин»
[737]. О настроениях местных жителей сообщал Петру 31 октября 1708 г. Я. В. Брюс, когда писал о том, как русская армия была встречена в городе Глухове: «Как гарнизон наш сюды вступил, то вся чернь зело обрадовалась. Токмо не гораздо приятен их приход был старшине здешнему, а наипаче всех здешнему сотнику, который поехал к господину фельдмаршалу Шереметеву купно с Четвертинским князем. И сказывают многие здешние жители, что он весьма Мазепиной партии, который у него всегда детей крещивал»
[738].
События в Батурине, где царским войскам пришлось брать штурмом гетманскую столицу, стали для Петра предостережением, что для надежности в украинские города необходимо было вводить русские полки; а казакам Батурин ставился в пример того, что ожидает перебежчиков. В письме от 9 ноября 1708 г. к казакам и старшине Прилуцкого полка царь подчеркивал требование беспрепятственно впускать царские войска в крепость: «Буде же кто дерзает сему нашему, великого государя, указу учинитися ослушен и ево, генерала нашего маеора, впустить с войском во оной не похощет, и с теми також учинено будет, как и с седящими в Батурине, которые, ослушался нашего, великого государя, указу, войск наших не впустили и взяты от наших войск приступом, а которые противились, те побиты, а заводчики из них кажнены»
[739]. Аналогичное требование в тот же день было отправлено коменданту Белоцерковского замка
[740]; а князю М. М. Голицыну Петр писал: «Буде ж казаки добровольно впустить наших людей не похотят, то потрудись, чтоб оный город силою взять, и тогда и над оными, как с изменниками, поступить, и город и замок тогда вовсе разорить»
[741]. Позднее, 28 ноября 1708 г., когда сложилась угроза захвата Полтавы шведами или перехода полтавского гарнизона на сторону Мазепы, Петр отправил указ князю А. Г. Волконскому, где значилось: «Ехать к Полтаве с Ынгермонланским полком и… тшитца всякими мерами добротою весть людей наших в город… Буде же (от чего Боже сохрани) запрутца и конечно боронитца захотят жестоко, тогда… штормовать оной город (буде в нем знатного числа шведов прежде его не прислано) с помощиею Божиею и завотчикоф взять. В протчем все, что непритяелю к убытку, а нам к ползе, – чинить с помощию Божиею, как доброму и чесному человеку надлежит, потом ответ дать»
[742]. В декабре 1708 г. Полтава была всего лишь одним из многих городов, куда входили русские гарнизоны, и никто не мог предполагать, какие испытания были уготованы горожанам и гарнизону. Бригадир Волконский докладывал Меншикову: «По указу его царского величества и по приказу вашему с полком Ингерманласким в Плотаву пошел декабря дня 3-го. Из того города жители, наказной полковник, и старшина, и казаки и мещане приняли ласково стречею за городом»
[743].
