Автору дневника действительно пришлось пережить и записать многое, вплоть до того, что погода, казалось, тоже ополчилась на горожан. Едва дожди на время приостановили стрельбу осадных мортир по Риге, как стихия добавила неудобств осажденным – талый снег затопил подвалы городских домов, в которых горожане прятали от обстрелов большую часть своих лучших пожитков.
Особым признаком осажденного города были молчащие колокола. Гельме пишет: «В городе с третьего дня (как неприятель начал бомбардирование) не трогали ни колоколов, ни часов, а также не было богослужения в общественных церквах, но все было совершенно тихо». А несколькими днями позже с рижской колокольни Св. Петра были сняты «превосходные куранты»
[814]. О схожей ситуации, когда с началом осады горожане сняли и зарыли колокола, говорится в расспросной речи выходца из Нарвы в июне 1704 г.
[815]. По-видимому, существовала какая-то традиция, согласно которой колокольный звон в осажденном городе считался чем-то вызывающим и непозволительным. Подробнее на теме колоколов в обычаях осадной войны мы остановимся ниже в главе о добыче.
Не менее подробную картину горестной жизни осажденного шведского города рисует работа Грефенгагена, основанная на протоколах ревельского магистрата 1710 г.
[816]. Задолго до фактического приближения русских к стенам Ревеля комендант и городские власти предпринимали меры по усилению крепости; и также задолго до начала осады город столкнулся с тяжелейшими проблемами. В ожидании прихода неприятеля военные власти города обложили горожан повинностями по возведению новых укреплений и по починке старых. На население также распространялась квартирная повинность, проводилось изъятие провианта. Тревожным признаком напряженной ситуации в городе стали грабежи складов и торговых лавок солдатами гарнизона. Еще одним ударом по благосостоянию горожан стало требование коменданта срыть дома под стенами. Бюргерское ополчение обязали проводить регулярные учения, содержать караулы, а в случае тревоги проводить ночь с оружием на стенах. Разорение окрестной сельской местности русскими войсками привело к тому, что город наполнился беженцами, остро встали проблемы тесноты и перенаселения; катастрофически возросло количество нищих на улицах. Еще одним бедствием стало перекрытие осаждающими водопровода, что, впрочем, не оставило город без воды, ведь в нем были колодцы. Непросто складывались отношения между разными категориями жителей Ревеля. Магистрат был недоволен тем, что комендант не информировал горожан о содержании переговоров с русскими, недовольные офицеры гарнизона вступали в переговоры с магистратом в обход коменданта. Разными были интересы и, следовательно, отношения с военными властями у сословий города – бюргеров, дворян, купеческого братства «черноголовых»…
Как ни тяжелы были условия в осажденном городе, все они оказались несущественными, когда пришла чума. Эпидемия бубонной чумы охватила Восточную Европу в первое десятилетие XVIII в. Занесенная в Польшу с Балкан, с 1708 г. она начала приобретать все возрастающие масштабы, вплоть до 1713 г. перекидываясь на Пруссию, Данию, Северную Германию, Прибалтику, Швецию, Финляндию, Украину и русский северо-запад. Зловещее «моровое поветрие», как в Средние века, уносило многие тысячи жизней, так что население крупных городов буквально вымирало
[817]. Таким образом, военные действия не были причиной «черной смерти», но, несомненно, способствовали ее распространению среди больших скоплений людей, будь то запертые в городе гражданские или находящиеся в военном лагере солдаты.
«Извне нам угрожает война, а внутри голод и чума, наши люди начинают уже есть конину, а также многие другие непотребные вещи», – записал Гельме под 18 июня; а 9 июля продолжил: «Чума все еще с каждым днем увеличивается, и, к несчастию, уже люди падают на улицах. Кажется, не хватит живых, чтобы погребать умерших»
[818]. Вместе с Ригой та же участь постигла не только осажденные Динамюнде, Пернов и Ревель, но и сельскую местность. Чума появилась в феллинском, дерптском и карвусском уездах; для сбережения города крестьян не впускали вовнутрь и дезинфицировали их посредством обкуривания можжевельником, однако все это не помогло. 11 августа в Ревеле произошел первый случай чумы, а 9 сентября полковник Нирот уже сообщал, что в гарнизоне ежедневно умирают 50–60 солдат
[819].
Не обошел стороной мор и осаждающие русские части. Генерал А. И. Репнин, находившийся по Ригой, 27 июня по просьбе царя подробно сообщал о развитии эпидемии в его войсках. «Начавшаяся болезнь такова ж, как и прежде: помирают на день человек 10 и до 20 и болыпи, о которых я могу ведать, а помирают от лихоратки горячей и от огневой и без знаков и с знаками, а болыпи без знаков и сутки и двои и трои, а болыпи шести суток не лежат… А ныне слышим, что помянутые болезни суть и в кавалерии, которая при нас. И в Лифляндии обыватели помирают, чего ради по доношению моему посланы в Лифляндию офицер и лекарь освидетельствовать, какими болезнями умирают. И когда студено и ветер не с полудни, то тише болезнь бывает и умирают; а когда жары и ветер с полудни, то умножитца больных и мертвых»
[820].
Ответ царя демонстрирует, какими виделись меры против эпидемии: «как возможно старайтесь о соблюдении людей. И розставте их реже, не токмо что полк от полку далее, но и рота от роты особливо в удобных (где есть леса и воды чистые) и от Риги не в ближних местах… Також дохторы здесь гаворили, чтоб жечь у всякой роты (не великим огнем, но больше дымом) мажевелник, а буде того нет, то навоз конской или иное что дурно ваняет, которой дым зело потребен протиф сих болезней»
[821]. Помимо этого были установлены военные заставы, которые должны были пресекать всякую коммуникацию зараженных территорий с остальными областями России.
Помимо провианта для гарнизона, осажденные были вынуждены заботиться о лошадях, в частности – сохранять окружающие крепость пастбища. Взятые в плен 23 июня 1701 года в окрестностях осажденной шведской Риги поведали в том числе о том, что комендантом города «велено около Риги на лугах траву беречь, чтобы никто не травил и не косил, а для кормов рижским жителям отведено в иных местах»
[822]. Еще одну особенность ландшафта вокруг осажденной крепости составляли пасущиеся стада скота, принадлежавшие горожанам. Внутри крепости выпасать домашних животных было негде, поэтому их выгоняли на луга под стенами (очевидно, подальше от атакованных фронтов). Это объясняет нередко описываемые ситуации, например в Дерпте, где осаждающий пытался отбить и угнать скот, а осажденный – защитить свои стада
[823].
