– Иосиф Виссарионович, мы-то думали, что «Одиночество» написал старый эсер, а это же просто юнец! – и Мехлис расхохотался: – Ха-ха-ха-ха!
Разговор этот, нигде не зафиксированный, кроме как в памяти нашей семьи, определил всю дальнейшую жизнь Николая Вирты на многие годы вперед. Л. Мехлис сообщил ему, что Иосиф Виссарионович, в основном оценив роман положительно, высказался в том духе, что товарищ писатель правильно построил сюжет, дав возможность Сторожеву вырваться на свободу и растаять во мраке. Такой конец романа ясно показывает нам, что этот кулацкий элемент затаился где-то в подполье и нам предстоит вести с ним непримиримую борьбу. В то же время верховный цензор выдвигал по отношению к автору романа «Одиночество» серьезный упрек – как это получилось, что товарищ писатель так слабо отразил в своем произведении отпор, который был дан мятежникам как со стороны государства, так и снизу, со стороны простого народа?! И предлагал ему получше подумать об этом.
Итак, с одной стороны отец был помилован, ибо вождю понравилось именно то, что могло послужить главным обвинением против начинающего писателя – образ ненавистника советской власти, «кулака», который ушел от возмездия и не сложил оружие. Значит, нам предстоит его выявить и обезвредить. В данном случае иезуитское направление мыслей И.В. Сталина спасло Николая Вирту от полного стирания в пыль, и статья В. Ермилова так и не была опубликована в «Правде».
С другой стороны, он получил серьезнейший упрек в политической слепоте, не позволившей ему яснее разглядеть победоносное шествие советской власти, которая расправилась с бунтарями и мятежниками.
Что оставалось делать «товарищу писателю», получившему подобную информацию от Мехлиса?! Противиться всевышней воле?! Совершенно очевидно, что «товарищ писатель» был вынужден «подумать» над переделкой своего произведения и доработкой его в том аспекте, который был указан ему не каким-то там чиновником от литературы, а самим вождем всех народов. Не разрешая себе расслабиться ни на мгновение, отец при каждом переиздании «Одиночества», а при его жизни это было чуть ли не ежегодно, дописывал роман, так что из его первоначальной версии объемом в 7 печатных листов последнее, завизированное автором прижизненное издание насчитывает уже 22 печатных листа. В таком виде роман «Одиночество» был бесконечно далек от первоначального варианта, в свое время опубликованного в «Знамени». Но именно это последнее издание романа по авторскому праву считается каноническим и в настоящее время принимается к печати.
И все-таки можно сказать, что роману «Одиночество» повезло – огромное количество переизданий, опера «В бурю», написанная по его мотивам, переводы едва ли не на все европейские языки, издания в Китае и Японии. Практически в каждой крупной библиотеке мировых столиц можно найти, в переводе на соответствующий язык, том «Одиночества».
Многие в литературной среде того времени подозревали Н. Вирту в скрытных контактах со Сталиным. На самом деле ничего подобного не было. Выше я уже писала о том, что непосредственно он видел вождя один раз в жизни, на ночном приеме в Кремле, когда Сталин принимал писателей после вручения им орденов в 1939 году. На этом приеме Иосиф Виссарионович поделился с писателями своими грандиозными планами объединения всех славян в единую семью народов, что показалось им в то время великим замыслом великого стратега.
Однако косвенно, через рукописи, эта связь моего отца с вождем просматривается вплоть до смерти Сталина и явственно свидетельствует о поднадзорном положении писателя.
Накануне запуска в производство машинописная рукопись сценария «Сталинградская битва» с правкой Сталина, сделанная им красным карандашом, находилась у нас дома, и мы были ей потрясены, так как нам показалось тогда, и не напрасно, что она может роковым образом отразиться на судьбах знакомых нам людей. Ниже я подробнее об этом расскажу.
* * *
Пристальное внимание И.В. Сталина к произведениям моего отца просто поражает. Известно, что перед тем, как сценарий к фильму «Заговор обреченных» был сдан в производство, И.В. Сталин, большой любитель не только литературы, но и кино, с ним ознакомился и одобрил его раньше, чем ему дали «зеленый свет» в Министерстве культуры. И тем самым поставил этих промежуточных контролеров перед совершившимся фактом. Для них это был ужасный конфуз, так как с их стороны к отцу предъявлялось множество претензий. А тут оказалось, что Иосифу Виссарионовичу сценарий понравился! Да, недопустимая оплошность была допущена ведомством министра культуры товарища Храпченко!
«Отеческая» забота правительства по отношению к литераторам и их творениям часто принимала гипертрофированные формы. Если самого литератора физически не уничтожали и не бросали в застенки, то их произведения подвергались аресту и не печатались многие годы.
К моему отцу применялись другие, возможно, не менее жестокие, но во всяком случае более изощренные формы насилия.
Наглядным примером тому служит история создания романа «Вечерний звон». Он был задуман писателем как большое эпическое полотно русской жизни накануне революции, но замыслу отца в полной мере не дано было осуществиться. Работа над романом проходила под придирчивым контролем МК КПСС. Разрешение на продолжение ее отцу давал сам первый секретарь МК товарищ А.С. Щербаков. Особенно раздражал высокое начальство положительный образ священника о. Викентия – прототипом его должен был стать собственный отец Н.Е. Вирты, мой дед, и роман отчасти должен был прозвучать как реквием по этой погубленной жизни.
В селе говорили, что дед мой о. Евгений Карельский был человек мягкий, отзывчивый к нуждам крестьянства и душевно близкий со своей паствой. Судя по отзывам стариков, знавших его лично, это был философски настроенный сельский правдоискатель, интеллигент из провинциальной глубинки, весьма просвещенный, который пытался найти ответ на многие волнующие его вопросы о здешней, земной справедливости и общественном устройстве. Сообразно с этими предпосылками и создавался литературный образ о. Викентия, но именно этот образ священника и подвергся наиболее безжалостной перелицовке.
Вынужденное редактирование, несомненно, нанесло сильнейший урон художественной ценности романа «Вечерний звон», который в том виде, в каком он был задуман писателем, обещал стать самобытным явлением литературы. Власть использовала талант отца по полной программе, его волю художника гнули и направляли в «нужное» для политических целей русло, пока он не выдохся окончательно. Вероятнее всего, душевный дискомфорт и раздвоение личности является лишь минимальным наказанием для писателя, изменившего своим внутренним убеждениям и водившего рукой по бумаге по чужой указке. Мог ли он в те времена противиться этому? Готов ли он был жертвовать своим благополучием ради творчества?! Поменять успех на плачевную участь изгоя?!.. Мне кажется, мы не нашли еще ключ к разгадке внутреннего состояния человека, который жил и занимался художественным творчеством в сталинскую эпоху.
* * *
А начал он писать «Вечерний звон» с подъемом и вдохновением. Отцу понадобилось более десяти лет самоотверженного труда для изучения множества архивных документов, газет и журналов, музейных экспонатов, исторических реалий, воссоздававших атмосферу жизни на переломе двух эпох. Некоторые эпизоды романа, в особенности сцены жизни тамбовской глубинки, дают яркое представление о судьбе родного края писателя, неотделимого от его личной судьбы.
